13 апреля 1945 года наши войска под командованием маршала Ф. И. Толбухина овладели Веной. Противник отступил к городу Санкт-Пельтену. После его взятия мы двинулись на Линц, граничащий с Югославией. И там встретились с американскими войсками. Так мы закончили войну. Но для этого нашей отдельной Краснознаменной 209‑й самоходной артиллерийской бригаде пришлось с боями пройти от Невы до Дуная.

Нас отвели на отдых в Вену и разместили в районе Хаккинг, прилегающем к знаменитому венскому лесу. По привычке мы замаскировали в нем технику. А меня как немного «шпрехающего» по‑немецки заместитель командира бригады подполковник Н. П. Левинский послал найти дом под штаб технической части Мне сразу понравился дом, стоящий недалеко от леса. Я стал ходить вокруг него, стучать в двери, но он как вымер. Тогда я подошел к балкону и начал громко говорить на своем плохом немецком, что мне надо разместить здесь штаб русских офицеров.

Дверь на балконе вдруг открылась. Вышел господин средних лет в элегантном костюме и по‑русски спросил: «Товарищ, что вы хотите?». Я сначала смутился, но потом стал убеждать принять наших штабных офицеров на постой. «Я посоветуюсь с хозяйкой дома госпожой фон Нигль», — сказал мужчина. Вскоре меня пригласили войти в дом. Господин Чепецкий, с которым я разговаривал, оказался служащим госдепартамента иностранных дел Австрии, поляком по национальности. Он знал кроме русского и своего родного еще английский, французский и немецкий языки.

Вместе с женой и дочерью занимал в доме пятикомнатную квартиру. Мы с ним быстро договорились, что две комнаты он уступит подполковнику Левинскому. Думаю, на пана произвели впечатление наши с подполковником польские фамилии, хотя оба мы были русскими. Разместив в доме весь штабной персонал, я не забыл и о себе. Госпожа фон Нигль, видимо, по рекомендации Чепецкого, поселила меня у себя, выделив удобную комнату у входной двери. С ее внучкой Маргаритой (девочку все домашние звали Гретль) мы без труда нашли общий язык. Она сказала, что будет готовить нам обеды с помощью двух своих подруг.

А у нас в бригаде на всякий случай, для поддержания больных, находящихся в санитарном взводе, были три коровы. Они паслись в венском лесу. Маргарита, узнав об этом, вызвалась их доить. Удивительная была девочка: за что бы она ни бралась, все у нее получалось. Кстати, выяснилось, почему мне долго не открывали, когда я впервые подошел к дому. Знакомясь тогда с его обитателями, я поразился, что все они — старики. Оказывается, их напугали русскими, и они спешно надевали седые парики, гримировались, чтобы предстать передо мной пожилыми людьми в надежде, что тогда я откажусь от этого жилья. Потом мы все вместе посмеялись над этой выдумкой… В

Вене с продовольствием было плохо. Наша полевая кухня подкармливала местное население. Как‑то в одной из очередей возник спор. Я подошел и спросил: в чем дело? Две пожилые женщины, перебивая друг друга, старались мне объяснить, что вот эта госпожа уже второй раз подходит за «зуппе» и им может не хватить. Они показали на молодую женщину с тремя девочками.

Старшей было лет шесть, второй — года четыре, а маленькой, наверное, и трех не было. Все они держали в руках кастрюльки. Подойдя к ним, я предложил пройти со мной к другой кухне, только что подвезенной из нашей ремроты. Попросил Сергея Даниловича отпустить семью без очереди. Этого повара знали в бригаде многие: он в армию попал по тотальному набору, несмотря на бельмо на глазу. В мирное время был главным поваром ресторана на Витебском вокзале Ленинграда.

Когда посуда была наполнена, Сергей Данилович спросил: «Что, отец в армии?». Женщина изменилась в лице, наклонила голову… Понятно, как ей тяжело было отвечать на этот вопрос. Наверное, хотелось бросить эти кастрюльки, кричать проклятия всем задумавшим войну и бежать куда глаза глядят от позора, но… голодные дети стояли рядом.

— Муж погиб в Минске, — прошептала она.
— Вот и довоевались, — вздохнул Сергей Данилович.
— Сколько теперь таких сирот и у нас, и у них. Послушай, может, сходишь с ними в нашу роту, пусть отдадут мой нз, им надолго хватит, — обратился он ко мне.

Продуктов набралось целый вещмешок, и я помог семейству добраться домой. Назавтра наша команда при штабе технической части бригады была в сборе. Старший лейтенант Илья Кудрявцев, писарь Валентин Семенов, шофер Николай Маршалкин, водитель «Доджа» подполковника Александр Гаврюшенко и я — водитель машины по подвозу запасных частей к боевой технике. Мы решили пойти посмотреть на венский театр. Вдруг прибегает внучка моей хозяйки и, улыбаясь, говорит: «Господина Николая просит выйти дама с тремя медхен». Все засмеялись: «Уже успел!».

Выходим, а это мои вчерашние подопечные. Женщина держит в руках фотоаппарат и готовится нас снимать. — Подождите, — говорю я, — лучше снимите нас вместе с вашими детьми. И вот этот снимок перед вами. Я сумел его сохранить за все долгие годы, прошедшие после войны. Хочется верить, что жизнь этих девочек сложилась удачно… Дом отапливался бойлерной, которая работала на каменном угле, а он давно кончился. Но как без горячей воды? Подполковник Левинский приказал нашей команде навозить из леса сушняка, чтобы надолго хватило. Как все были рады горячей воде, особенно госпожа Нигль.

Она пришла с внучкой в мою комнату с русско-немецким словарем. И попыталась с помощью Маргариты рассказать, что немцы пугали их русскими в красных сапогах и со злыми глазами. Говорили, что мы вообще не похожи на людей. А мы, оказывается, совсем другие, такие же, как они сами. Потом бабушка с внучкой сказали, что хотят сделать подарок. Выбрали золотой крестик на цепочке, но господин Чепецкий пояснил, что все русские — атеисты. И тогда они решили подарить мне на память серебряную звездочку, на которой было написано: твоя счастливая звезда — дейн глюклис стерн.

Вскоре после этого разговора раздалась команда: «По машинам!». Нас отправили в Болгарию на границу с Турцией. Как не хотелось нам уезжать из этой прекрасной страны и ласкового дома госпожи фон Нигль! А звезда действительно оказалась счастливой. Я вернулся домой, в Ленинград.