вадим михайлов
Храм культуры или Диснейленд?
Продовольственная комиссия Военного совета Ленинградского фронта.
Фото Martin Adams on Unsplash
Дата публикации: 28 октября 2024
Экономический кризис и вызванное им резкое сокращение финансирования обострили вопрос о роли музеев в современном обществе. С одной стороны, они обязаны хранить и научно обоснованно выставлять свои коллекции, с другой — делать посещение музея для зрителей приятным и неутомительным. Как совместить эти две часто противоположные задачи?
Газета «Санкт-Петербургские ведомости» пригласила в редакцию четырех представителей больших музеев. В разговоре приняли участие: заместитель директора по научной работе Музея истории Санкт-Петербурга Юлия ДЕМИДЕНКО, ведущий научный сотрудник отдела новейших течений Русского музея Ирина КАРАСИК, руководитель недавно созданной секции современного искусства Эрмитажа Дмитрий ОЗЕРКОВ, главный специалист по развитию Музея истории религии Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ.
Газета «Санкт-Петербургские ведомости» пригласила в редакцию четырех представителей больших музеев. В разговоре приняли участие: заместитель директора по научной работе Музея истории Санкт-Петербурга Юлия ДЕМИДЕНКО, ведущий научный сотрудник отдела новейших течений Русского музея Ирина КАРАСИК, руководитель недавно созданной секции современного искусства Эрмитажа Дмитрий ОЗЕРКОВ, главный специалист по развитию Музея истории религии Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ.
—Может быть, музеям в эпоху Интернета и жесткой конкуренции с шоу-бизнесом пора отвыкать от привычной миссии — просвещать?
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Провокационная мысль: музей — храм или диснейленд, возможно, и справедлива, но это изначальное упрощение. Музей не храм и не диснейленд, он что-то третье. Музеи — учреждения очень консервативные, Эрмитаж существует как публичный музей 150 лет, там по-прежнему витрины с экспонатами и этикетками. Да, они меняются, но это не революция. В отличие, скажем, от театра, где звук, свет и другие достижения техники способны изменить язык спектакля.
— Провокационная мысль: музей — храм или диснейленд, возможно, и справедлива, но это изначальное упрощение. Музей не храм и не диснейленд, он что-то третье. Музеи — учреждения очень консервативные, Эрмитаж существует как публичный музей 150 лет, там по-прежнему витрины с экспонатами и этикетками. Да, они меняются, но это не революция. В отличие, скажем, от театра, где звук, свет и другие достижения техники способны изменить язык спектакля.
Очевидно, следует обсуждать, как нужно экспонировать произведения искусства. Например, голландский архитектор Рэм Кулхаас обратил внимание на то, что «Черный квадрат» Малевича в Эрмитаже «по старинке» представлен в узком простенке в окружении занавесок советского времени.
Если иметь в виду диснейленд, то музей должен развиваться и в этом направлении. Но есть и серьезное возражение. Диснейленд всегда — составляющая поп-культуры, что Эрмитажу не подходит. Поп-культура везде, в том числе и в музейном кафе, где играет веселая музыка. К счастью, архитектура Эрмитажа противостоит поп-культуре.
Я за экспериментирование и против немотивированного сохранения «святости» пространства. Музей — лучшее место для показа искусства, но оно должно оставаться удобным, гибким и идти в ногу со временем. На недавней выставке лидера поп-арта Джеффа Кунса в Версале каждая его вещь «разговаривала» с классическим интерьером.
Если иметь в виду диснейленд, то музей должен развиваться и в этом направлении. Но есть и серьезное возражение. Диснейленд всегда — составляющая поп-культуры, что Эрмитажу не подходит. Поп-культура везде, в том числе и в музейном кафе, где играет веселая музыка. К счастью, архитектура Эрмитажа противостоит поп-культуре.
Я за экспериментирование и против немотивированного сохранения «святости» пространства. Музей — лучшее место для показа искусства, но оно должно оставаться удобным, гибким и идти в ногу со временем. На недавней выставке лидера поп-арта Джеффа Кунса в Версале каждая его вещь «разговаривала» с классическим интерьером.
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Напомню, впервые определение «диснейленд» применительно к музею прозвучало
в 1977 году, когда в Париже открывался Центр Помпиду. Прозвучало по той причине, что там помимо экспозиции есть библиотека, кинозал, театральный зал, концертный зал. Все это доступно для публики, которая приходит не только чтобы посмотреть на произведения Марселя Дюшана, но и чтобы провести там целый день. По нынешним временам интеллектуально посмотреть фильм «Броненосец «Потемкин» или альбомы по искусству, которых там 400 тысяч.
Сама идея музея-диснейленда возникла еще раньше, в 1960-е годы, когда на Западе музеи стали терять посетителей.
— Напомню, впервые определение «диснейленд» применительно к музею прозвучало
в 1977 году, когда в Париже открывался Центр Помпиду. Прозвучало по той причине, что там помимо экспозиции есть библиотека, кинозал, театральный зал, концертный зал. Все это доступно для публики, которая приходит не только чтобы посмотреть на произведения Марселя Дюшана, но и чтобы провести там целый день. По нынешним временам интеллектуально посмотреть фильм «Броненосец «Потемкин» или альбомы по искусству, которых там 400 тысяч.
Сама идея музея-диснейленда возникла еще раньше, в 1960-е годы, когда на Западе музеи стали терять посетителей.
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
— На протяжении истории музейного дела разные экспозиционные способы (отражающие уровень эстетического сознания общества, возникновение новых стилей в искусстве и так далее) сменяли друг друга или очень часто существовали параллельно. Это вполне естественный процесс. На смену «шпалерной развеске» шел «академический ряд» или возникшая в 20 — 30-е годы XX века «проблемная группировка». Ее целью было не просто показывать произведения искусства, памятники истории и культуры, а демонстрировать и объяснять некую «идею» (характерная особенность — включение в экспозиционное пространство репродукций, фотографий, документов, плакатов). Все это выглядело в глазах современников, без сомнения, по-«диснейлендовски» и вызывало жесткую критику.
Может быть, во второй половине XX века в сочетании постмодернизма, «проблемной группировки» и развивающейся индустрии развлечений, в орбиту которой вовлечены и музеи, сформировался новый экспозиционный тип?
— На протяжении истории музейного дела разные экспозиционные способы (отражающие уровень эстетического сознания общества, возникновение новых стилей в искусстве и так далее) сменяли друг друга или очень часто существовали параллельно. Это вполне естественный процесс. На смену «шпалерной развеске» шел «академический ряд» или возникшая в 20 — 30-е годы XX века «проблемная группировка». Ее целью было не просто показывать произведения искусства, памятники истории и культуры, а демонстрировать и объяснять некую «идею» (характерная особенность — включение в экспозиционное пространство репродукций, фотографий, документов, плакатов). Все это выглядело в глазах современников, без сомнения, по-«диснейлендовски» и вызывало жесткую критику.
Может быть, во второй половине XX века в сочетании постмодернизма, «проблемной группировки» и развивающейся индустрии развлечений, в орбиту которой вовлечены и музеи, сформировался новый экспозиционный тип?
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Центр Помпиду — уникальное начинание, но созданное практически на пустом месте. Если вернуться к Эрмитажу, то это старинный традиционный музей, где было бы несправедливо игнорировать саму историю и методологию музейного показа произведений искусства. После реставрации Главного штаба полотна импрессионистов и постимпрессионистов должны будут переехать туда с третьего этажа Зимнего дворца. Произведения будут размещены в обновленных просторных залах, что, несомненно, является благом для картин, которым тесно в Зимнем дворце. Однако этот проект разрушает городской культурный миф о «третьем этаже» Зимнего дворца, на котором в 1960 — 1980-х выросло целое поколение художников и зрителей.
— Центр Помпиду — уникальное начинание, но созданное практически на пустом месте. Если вернуться к Эрмитажу, то это старинный традиционный музей, где было бы несправедливо игнорировать саму историю и методологию музейного показа произведений искусства. После реставрации Главного штаба полотна импрессионистов и постимпрессионистов должны будут переехать туда с третьего этажа Зимнего дворца. Произведения будут размещены в обновленных просторных залах, что, несомненно, является благом для картин, которым тесно в Зимнем дворце. Однако этот проект разрушает городской культурный миф о «третьем этаже» Зимнего дворца, на котором в 1960 — 1980-х выросло целое поколение художников и зрителей.
Фото Collab Media
on Unsplash
on Unsplash
Юлия ДЕМИДЕНКО:
Не забудем о том, что Эрмитаж показывает не только абсолютные шедевры, но и историю коллекции.
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
Да, конечно, многие залы имеют историческую развеску, проверенную временем, однако все может подвинуться и переместиться. Когда проходят большие выездные выставки, что-то всегда приходится менять.
Юлия ДЕМИДЕНКО:
В крупных музеях мира есть вещи, которые не покидают свой музей ни при каких обстоятельствах. Что способствует развитию туризма, например, в Китае.
Ирина КАРАСИК:
В больших государственных музеях— музеях «с историей» — должны, мне кажется, существовать некие неприкосновенные охранные зоны, то, что, условно говоря, могли видеть — каждый в своем детстве — бабушки, дети и внуки. Стабильная часть делает более заметными эксперименты, создает точку отсчета от старого «сакрального» музея.
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
— Что мы понимаем под словом «диснейленд»? Чаще всего непритязательное развлечение, вроде кривого зеркала в советских аттракционах. Но настоящий Диснейленд, сужу по парижскому, это в первую очередь познавательное зрелище — как для маленьких детей, так и для половозрелых граждан. Аттракцион «Алиса в Стране чудес» — обращение не столько к мультику, сколько к книге Льюиса Кэрролла. Именно профессиональный подход к формированию пространства, учитывающий как целое, так и частности, нужно использовать нашим музеям в постоянных экспозициях, на выставках, в других формах работы. О маркетинге уже не говорю.
— Сейчас произведения современного искусства часто нематериальны. Перформанс, акция, вечеринка могут стать такими произведениями.
— Что мы понимаем под словом «диснейленд»? Чаще всего непритязательное развлечение, вроде кривого зеркала в советских аттракционах. Но настоящий Диснейленд, сужу по парижскому, это в первую очередь познавательное зрелище — как для маленьких детей, так и для половозрелых граждан. Аттракцион «Алиса в Стране чудес» — обращение не столько к мультику, сколько к книге Льюиса Кэрролла. Именно профессиональный подход к формированию пространства, учитывающий как целое, так и частности, нужно использовать нашим музеям в постоянных экспозициях, на выставках, в других формах работы. О маркетинге уже не говорю.
— Сейчас произведения современного искусства часто нематериальны. Перформанс, акция, вечеринка могут стать такими произведениями.
- Дмитрий ОЗЕРКОВ:Слово event («событие») стало модным, мне оно нравится, но только как возможность что-то переставить, перевесить. Скажу очень огрубляя: можно, например, на день перевесить картины лицом к стене. На мой взгляд, концептуальная задача большого музея — что-
то чуть менять, создать новые ракурсы.Юлия ДЕМИДЕНКО:Вторжение современных художников в традиционные музейные пространства используется в мире с начала 1980-х. - Дмитрий ОЗЕРКОВ:Согласен, но для нас это не только внове, непривычно, но и все еще актуально.
Как должен выглядеть музей в городском пространстве за пределами собственных стен? Речь не о привлечении туристов, которых привезут и увезут. Речь прежде всего об информировании горожан, которые, по статистике, редко бывают в музеях.По сравнению с любым крупным городом мира наши музеи визуально присутствуют очень слабо. Мне представляется неудачной московская идея помещения на городских стенах огромных постеров с репродукциями шедевров «в рамах». Это элемент китча, поп-культуры. Должно быть больше текстов, надписей, растяжек. Городу совершенно очевидно нужно больше информации о том, что происходит в музеях. Может быть, нужна городская квота на присутствие музеев в рекламном пространстве. В итоге и музеи будут действовать ответственнее. Кураторы будут бороться за своего зрителя, которому в конечном итоге определять, что хорошо, а что плохо.
Фото Klaus Wright on Unsplash
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
— Абсолютно согласна. Тем более что существует огромный европейский опыт именно музейной рекламы в городском пространстве. Рекламы очень информативной и тактичной. Той квоты, которая сегодня выделяется в Петербурге для социальной рекламы, явно мало. Причем понятие социальная реклама включает как информацию о выставках, концертах, так и плакаты «Курить вредно».
— Что важнее — плакат «Курить вредно» или «Борис Смелов в Главном штабе»?
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Оба важны, один — для физического здоровья, другой — для душевного.
— Как вам видятся показы современного искусства в Главном штабе?
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Это будет завязано на общую концепцию показа, от начала модернизма,хронологически — от последних лет XIX века. Надеюсь, что кусок современного искусства будет значительным. Нас волнует, как это показывать.
Недавно услышал разговор молодых людей около музея. У них было свободное время, но в музей они не пошли: «Там ведь даже посидеть негде, все стулья обтянуты веревочкой».
Это упрек всем музеям. Там всегда должны быть стулья, на которых удобно сидеть. Не хватает места — освободи, унеси что-то не самое нужное в хранилище. Зритель устал и имеет право комфортно присесть.
— Петропавловская крепость —любимое место отдыха горожан— могла стать историческим,архитектурным, ландшафтным заповедником. Не стала. Теперь по праздникам на нее сбрасывают фестиваль корюшки, штурмуют крепость а-ля Суриков и прочее. На что ориентировать публику?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Хорошо художественным музеям. Музей истории города создан для показа не шедевров, а предметов, которые дают представление об истории и архитектуре. В этом, как известно, все хорошо разбираются.
Применительно к Петропавловской крепости понятие «диснейленд» обычно трактуется как буквальный аттракцион: чтобы было смешно. Или страшно. Мне в очередной раз предлагают создать выставку «Ужасы Петербурга».
В историческом музее многое можно. Музей не должен просвещать или развлекать, он должен заинтересовать. Есть превосходные примеры в Англии — музей «Йорвик — центр викингов» в городе Йорке или музей города Ворвик. Центр викингов — даже не музей в привычном для нас смысле. Подлинных вещей там почти нет. Это парк аттракционов, где все подтверждено документально. Там, где викинги стреляли из лука, — стреляют из лука, там, где готовили обед, — разложен костер. Замок Ворвик — место на все вкусы, возрасты, кошельки, но там все исторически точно. Пейзажный парк, здания с воспроизведением быта раннего средневековья, в том числе с цитатами из хроник о привидениях. На восковых персонах либо подлинные костюмы XIX века, либо точные воспроизведения более ранних. Люди, развлекаясь, получают достоверное историческое знание.
Нашему музею предлагают внедрять супертехнологии — каземат с княжной Таракановой затопляет вода, отовсюду бегут крысы... На аргумент «этого здесь никогда не было» следует ответ «ну и что».
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Петропавловская крепость выглядит сакральным местом, особенно карцер в Трубецком бастионе. Помню детские ощущения от экскурсии: погасили свет, стоишь в полной тишине и судорожно сглатываешь, вдыхая сырость. Нужна ли такая сакральность? Такая правда недостоверна, но именно она приводит людей в крепость.
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Думаю, вопрос не в сакральности, а в точно определенной маркетинговой стратегии. Анекдот можно рассказать где угодно. В исторический музей, тем более в музей-памятник, посетитель приходит узнать, что именно и как было! Это и нужно ему преподать! То, что можно показать только в этом месте, только здесь и нужно показывать. Это и создает эксклюзивность музейного продукта.
— Можно ли вариант Ворвика перенести в Петропавловскую крепость?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— В истории крепости много неизвестных страниц. Например, почта на самом деле существовала в крепости всего два года и располагалась не там, где сейчас. Существующий музей — некая версия некоей почты середины XIX века.
Надо выделить то, что в истории крепости самое интересное. Это тюрьма, единственная сохранившаяся в России. Мы точно знаем, где сидел Иван Анненков и куда приходила Полина Гебль. Эту сцену можно воспроизвести в лазерном или любом другом варианте. Другое дело, что для этого придется сносить стены существующих выставочных залов Невской куртины.
Один бизнесмен предлагает кормить интуристов щами, кашей и блинами в тюрьме Трубецкого бастиона. Некая реплика тюремного обеда. Но почему-то блины с икрой, а не с клюквой. Есть люди будут хохломскими ложками с надписью «Петропавловская крепость». Имитировать тюремные оловянные миски дорого. Взамен предлагается керамика, которой в тюрьме не могло быть: заключенный мог ее разбить и покончить жизнь самоубийством, что не входило в планы царского правительства.
Если задача — накормить туриста, ничего страшного. Если предложить ему эксклюзивную экскурсию с «тюремным обедом» — лучше готовить исторически выверенное меню (такого не предложат нигде!) и специально об этом рассказывать. Эксклюзивность стоит дороже, чем просто тарелка супа или даже порция икры.
Неправильно ориентироваться на то, что должно нравиться посетителю. Важна неповторимость, оригинальность места. Клюква для иностранцев еще большая редкость, чем икра. Проверяла на знакомых.
Каждый месяц я читаю несколько проектов о том, «как нам преобразовать Петропавловскую крепость», при этом число праздников в крепости уже сейчас зашкаливает. Общее число мероприятий превышает количество дней в году, но посещаемость музейных экспозиций они не увеличивают. Это разные аудитории.
— То есть надо вывести праздники с территории Петропавловской крепости?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Европейский опыт показывает, что общегородские праздники должны проходить одновременно в нескольких местах. Это мощный стимул для развития «спальных» районов. У нас все наоборот, всех собираем в крепость, а потом музей своими силами две недели убирает мусор.
— Поговорим о показе музейных собраний. История выставок-блокбастеров в Русском музее началась с проекта «Агитация за счастье» об искусстве сталинского времени, который был показан в 1994 году. Потом были «Приключения «Черного квадрата», «Мир воды» и другие.
А как решали проблему «научность-развлекательность» в первые годы советской власти, когда был создан Музей художественной культуры?
— Абсолютно согласна. Тем более что существует огромный европейский опыт именно музейной рекламы в городском пространстве. Рекламы очень информативной и тактичной. Той квоты, которая сегодня выделяется в Петербурге для социальной рекламы, явно мало. Причем понятие социальная реклама включает как информацию о выставках, концертах, так и плакаты «Курить вредно».
— Что важнее — плакат «Курить вредно» или «Борис Смелов в Главном штабе»?
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Оба важны, один — для физического здоровья, другой — для душевного.
— Как вам видятся показы современного искусства в Главном штабе?
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Это будет завязано на общую концепцию показа, от начала модернизма,хронологически — от последних лет XIX века. Надеюсь, что кусок современного искусства будет значительным. Нас волнует, как это показывать.
Недавно услышал разговор молодых людей около музея. У них было свободное время, но в музей они не пошли: «Там ведь даже посидеть негде, все стулья обтянуты веревочкой».
Это упрек всем музеям. Там всегда должны быть стулья, на которых удобно сидеть. Не хватает места — освободи, унеси что-то не самое нужное в хранилище. Зритель устал и имеет право комфортно присесть.
— Петропавловская крепость —любимое место отдыха горожан— могла стать историческим,архитектурным, ландшафтным заповедником. Не стала. Теперь по праздникам на нее сбрасывают фестиваль корюшки, штурмуют крепость а-ля Суриков и прочее. На что ориентировать публику?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Хорошо художественным музеям. Музей истории города создан для показа не шедевров, а предметов, которые дают представление об истории и архитектуре. В этом, как известно, все хорошо разбираются.
Применительно к Петропавловской крепости понятие «диснейленд» обычно трактуется как буквальный аттракцион: чтобы было смешно. Или страшно. Мне в очередной раз предлагают создать выставку «Ужасы Петербурга».
В историческом музее многое можно. Музей не должен просвещать или развлекать, он должен заинтересовать. Есть превосходные примеры в Англии — музей «Йорвик — центр викингов» в городе Йорке или музей города Ворвик. Центр викингов — даже не музей в привычном для нас смысле. Подлинных вещей там почти нет. Это парк аттракционов, где все подтверждено документально. Там, где викинги стреляли из лука, — стреляют из лука, там, где готовили обед, — разложен костер. Замок Ворвик — место на все вкусы, возрасты, кошельки, но там все исторически точно. Пейзажный парк, здания с воспроизведением быта раннего средневековья, в том числе с цитатами из хроник о привидениях. На восковых персонах либо подлинные костюмы XIX века, либо точные воспроизведения более ранних. Люди, развлекаясь, получают достоверное историческое знание.
Нашему музею предлагают внедрять супертехнологии — каземат с княжной Таракановой затопляет вода, отовсюду бегут крысы... На аргумент «этого здесь никогда не было» следует ответ «ну и что».
Дмитрий ОЗЕРКОВ:
— Петропавловская крепость выглядит сакральным местом, особенно карцер в Трубецком бастионе. Помню детские ощущения от экскурсии: погасили свет, стоишь в полной тишине и судорожно сглатываешь, вдыхая сырость. Нужна ли такая сакральность? Такая правда недостоверна, но именно она приводит людей в крепость.
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Думаю, вопрос не в сакральности, а в точно определенной маркетинговой стратегии. Анекдот можно рассказать где угодно. В исторический музей, тем более в музей-памятник, посетитель приходит узнать, что именно и как было! Это и нужно ему преподать! То, что можно показать только в этом месте, только здесь и нужно показывать. Это и создает эксклюзивность музейного продукта.
— Можно ли вариант Ворвика перенести в Петропавловскую крепость?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— В истории крепости много неизвестных страниц. Например, почта на самом деле существовала в крепости всего два года и располагалась не там, где сейчас. Существующий музей — некая версия некоей почты середины XIX века.
Надо выделить то, что в истории крепости самое интересное. Это тюрьма, единственная сохранившаяся в России. Мы точно знаем, где сидел Иван Анненков и куда приходила Полина Гебль. Эту сцену можно воспроизвести в лазерном или любом другом варианте. Другое дело, что для этого придется сносить стены существующих выставочных залов Невской куртины.
Один бизнесмен предлагает кормить интуристов щами, кашей и блинами в тюрьме Трубецкого бастиона. Некая реплика тюремного обеда. Но почему-то блины с икрой, а не с клюквой. Есть люди будут хохломскими ложками с надписью «Петропавловская крепость». Имитировать тюремные оловянные миски дорого. Взамен предлагается керамика, которой в тюрьме не могло быть: заключенный мог ее разбить и покончить жизнь самоубийством, что не входило в планы царского правительства.
Если задача — накормить туриста, ничего страшного. Если предложить ему эксклюзивную экскурсию с «тюремным обедом» — лучше готовить исторически выверенное меню (такого не предложат нигде!) и специально об этом рассказывать. Эксклюзивность стоит дороже, чем просто тарелка супа или даже порция икры.
Неправильно ориентироваться на то, что должно нравиться посетителю. Важна неповторимость, оригинальность места. Клюква для иностранцев еще большая редкость, чем икра. Проверяла на знакомых.
Каждый месяц я читаю несколько проектов о том, «как нам преобразовать Петропавловскую крепость», при этом число праздников в крепости уже сейчас зашкаливает. Общее число мероприятий превышает количество дней в году, но посещаемость музейных экспозиций они не увеличивают. Это разные аудитории.
— То есть надо вывести праздники с территории Петропавловской крепости?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
— Европейский опыт показывает, что общегородские праздники должны проходить одновременно в нескольких местах. Это мощный стимул для развития «спальных» районов. У нас все наоборот, всех собираем в крепость, а потом музей своими силами две недели убирает мусор.
— Поговорим о показе музейных собраний. История выставок-блокбастеров в Русском музее началась с проекта «Агитация за счастье» об искусстве сталинского времени, который был показан в 1994 году. Потом были «Приключения «Черного квадрата», «Мир воды» и другие.
А как решали проблему «научность-развлекательность» в первые годы советской власти, когда был создан Музей художественной культуры?
Ирина КАРАСИК:
— В начале 1920-х годов дилемма для музея была иной. Не храм или диснейленд, а храм или лаборатория.
Главным в Музее художественной культуры был показ не вещей, а формообразующих процессов или художественной методологии, демонстрация законов выразительного языка, на котором говорил русский авангард (для наглядности использовались результаты научных исследований — теоретические таблицы, фотографии, аналитические копии). Движение искусства представало здесь не «отражением эпохи», а последовательным и объективным процессом развития пластической культуры в ее основных элементах (материал, цвет, пространство, время/движение, форма и техника), причем акцент делали на «моменте изобретения» и «моменте мастерства».
— В начале 1920-х годов дилемма для музея была иной. Не храм или диснейленд, а храм или лаборатория.
Главным в Музее художественной культуры был показ не вещей, а формообразующих процессов или художественной методологии, демонстрация законов выразительного языка, на котором говорил русский авангард (для наглядности использовались результаты научных исследований — теоретические таблицы, фотографии, аналитические копии). Движение искусства представало здесь не «отражением эпохи», а последовательным и объективным процессом развития пластической культуры в ее основных элементах (материал, цвет, пространство, время/движение, форма и техника), причем акцент делали на «моменте изобретения» и «моменте мастерства».
Именно «технически-профессиональный» характер музея делал его, так сказать, двухвекторным — одинаково интересным и для художника, и для зрителя.
Зритель попадал в школу, где обучают не истории искусства, а «пластической грамоте». Кстати, многие наши проблемы возникают оттого, что этот этап мы не прошли до конца.
Музей художественной культуры быстро закрыли. Только в начале 1990-х мы вернулись к этому сюжету. На основе представления основных течений в искусстве XX века построен показ Музея Людвига в Мраморном дворце, хотя, конечно, этому собранию не хватает полноты.
Многое диктует материал. Так, новую экспозицию Музея Людвига в Русском музее мы построили вокруг основных идей, свойственных искусству XX века.
Если говорить о выставке-аттракционе, то здесь тоже есть своя любопытная история. В 1931 году в Русском музее была открыта временная экспозиция «Искусство эпохи империализма». Развеска на ней уступила место самостоятельному экспозиционному языку — элементы театралации, окраска стен, свободное расположение экспонатов, создание «посторонних» экспозиционных объектов. Широко применялись афиши, фотографии, цитаты из манифестов того времени, произведения народного искусства, на которые опирались новаторы. В центре вводного зала стояла «кукла», остроумно собранная из знаковых костюмно-поведенческих футуристических атрибутов. Здесь и знаменитая желтая кофта Маяковского, и цилиндр и пенсне Бурлюка. От этих приемов отталкивалось, кстати, оформление не столь давней выставки Русского музея, посвященной футуризму.
Еще более интересной для нашего разговора была идея Николая Пунина, который считал, что появление в структуре Русского музея в 1926 году отделения новейших течений будет способствовать глобальной переориентации восприятия искусства. Раньше оно шло от прошлого к настоящему, теперь же пойдет от настоящего к прошлому. Старое искусство должно показывать сквозь призму современного. Иными словами, после «Черного квадрата» нужно по-другому выстраивать экспозиции классической живописи.
Раньше при обсуждении идеи МXК он говорил, что в художественном музее стоит показывать только инновационные с точки зрения пластической концепции произведения, повлиявшие на развитие искусства. Все остальные, как отражающие свою эпоху, должны достаться историческим музеям.
Вообще же важно чувство меры, баланс между «аттракционами» (свойственными самой природе современного искусства) и традиционными выставками, у которых явно есть своя публика.
Контрастное соседство обогащает восприятие и тех и других. К сожалению, все временные выставки страдают от отсутствия в Русском музее постоянной полноценной экспозиции русского искусства XX века. Нет «спокойного» контекста, делающего остроту новых решений и более оправданной, и более заметной.
Нужен и отдельный большой музей современного искусства. У нас в Русском музее — избранное. Там — более свободное, динамичное изложение.
— Чем может похвастать Музей истории религии?
Зритель попадал в школу, где обучают не истории искусства, а «пластической грамоте». Кстати, многие наши проблемы возникают оттого, что этот этап мы не прошли до конца.
Музей художественной культуры быстро закрыли. Только в начале 1990-х мы вернулись к этому сюжету. На основе представления основных течений в искусстве XX века построен показ Музея Людвига в Мраморном дворце, хотя, конечно, этому собранию не хватает полноты.
Многое диктует материал. Так, новую экспозицию Музея Людвига в Русском музее мы построили вокруг основных идей, свойственных искусству XX века.
Если говорить о выставке-аттракционе, то здесь тоже есть своя любопытная история. В 1931 году в Русском музее была открыта временная экспозиция «Искусство эпохи империализма». Развеска на ней уступила место самостоятельному экспозиционному языку — элементы театралации, окраска стен, свободное расположение экспонатов, создание «посторонних» экспозиционных объектов. Широко применялись афиши, фотографии, цитаты из манифестов того времени, произведения народного искусства, на которые опирались новаторы. В центре вводного зала стояла «кукла», остроумно собранная из знаковых костюмно-поведенческих футуристических атрибутов. Здесь и знаменитая желтая кофта Маяковского, и цилиндр и пенсне Бурлюка. От этих приемов отталкивалось, кстати, оформление не столь давней выставки Русского музея, посвященной футуризму.
Еще более интересной для нашего разговора была идея Николая Пунина, который считал, что появление в структуре Русского музея в 1926 году отделения новейших течений будет способствовать глобальной переориентации восприятия искусства. Раньше оно шло от прошлого к настоящему, теперь же пойдет от настоящего к прошлому. Старое искусство должно показывать сквозь призму современного. Иными словами, после «Черного квадрата» нужно по-другому выстраивать экспозиции классической живописи.
Раньше при обсуждении идеи МXК он говорил, что в художественном музее стоит показывать только инновационные с точки зрения пластической концепции произведения, повлиявшие на развитие искусства. Все остальные, как отражающие свою эпоху, должны достаться историческим музеям.
Вообще же важно чувство меры, баланс между «аттракционами» (свойственными самой природе современного искусства) и традиционными выставками, у которых явно есть своя публика.
Контрастное соседство обогащает восприятие и тех и других. К сожалению, все временные выставки страдают от отсутствия в Русском музее постоянной полноценной экспозиции русского искусства XX века. Нет «спокойного» контекста, делающего остроту новых решений и более оправданной, и более заметной.
Нужен и отдельный большой музей современного искусства. У нас в Русском музее — избранное. Там — более свободное, динамичное изложение.
— Чем может похвастать Музей истории религии?
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
— Самый яркий пример в нашем музее — экспозиция «Сукхавати — чистая земля», которая построена на одном экспонате. Это уникальная композиция, которая в традиционном укладе буддистов доступна мирянам только в большие праздники. В России существует всего две «Сукхавати», одна у нас, другая в Бурятии в одном из дацанов. Для буддистов это объект поклонения и медитации, мы использовали ее как введение в мир буддизма. Наш ведущий специалист Ольга Xижняк разработала систему световых и звуковых эффектов, сопроводила их аудиоэкскурсией. Возражений у буддистов это не вызвало. Некоторые посетители пытаются медитировать.
— Но это музей. Уместно ли в нем медитировать?
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
— Включение элементов грамотного профессионального диснейленда в музейное пространство как раз и позволяет создать некую «отстройку» экспоната от его первоначального назначения. Музейный диснейленд привносит в нашем случае прежде всего информационную составляющую, «отвлекающую» от культового характера предмета и выявляющую его общекультурную и эстетическую ценность.
Пока еще наша экспозиция в целом носит все же «классический» характер. Она основана на хронологическом принципе показа истории религии, чем эту историю и упрощает. Я не говорю, что музей должен был остаться на прежнем месте. Но с переездом из Казанского собора была утрачена сложность задачи, которая возникала при необходимости показа, например, буддийских предметов в пространстве христианского храма и которая, на мой взгляд, в Казанском соборе провоцировала наших предшественников на нетрадиционные экспозиционные решения.
Однако судить задним числом очень просто. После переезда на Почтамтскую улицу главной задачей было скорейшее возобновление работы музея. Религиоведческих концепций существует море. На выбор той, которая должна лечь в основу постоянной экспозиции, могут уйти годы. Для нашего музея очень сложен и вопрос приоритетов при выборе предметов для экспонирования. Абсолютно согласна, что художественным музеям в этом смысле проще. Исторические музеи всегда стоят перед выбором что показывать: шедевры известных мастеров, очень условно связанные с темой экспозиции, или тиражированные вещи, ярко характеризующие те или иные исторические явления? Что экспонировать — предметы или «идеи»?
— Возвращаясь к выставкам-аттракционам. Там неизбежно смешиваются вещи важные и второстепенные. Это дезориентирует неподготовленного зрителя?
— Самый яркий пример в нашем музее — экспозиция «Сукхавати — чистая земля», которая построена на одном экспонате. Это уникальная композиция, которая в традиционном укладе буддистов доступна мирянам только в большие праздники. В России существует всего две «Сукхавати», одна у нас, другая в Бурятии в одном из дацанов. Для буддистов это объект поклонения и медитации, мы использовали ее как введение в мир буддизма. Наш ведущий специалист Ольга Xижняк разработала систему световых и звуковых эффектов, сопроводила их аудиоэкскурсией. Возражений у буддистов это не вызвало. Некоторые посетители пытаются медитировать.
— Но это музей. Уместно ли в нем медитировать?
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
— Включение элементов грамотного профессионального диснейленда в музейное пространство как раз и позволяет создать некую «отстройку» экспоната от его первоначального назначения. Музейный диснейленд привносит в нашем случае прежде всего информационную составляющую, «отвлекающую» от культового характера предмета и выявляющую его общекультурную и эстетическую ценность.
Пока еще наша экспозиция в целом носит все же «классический» характер. Она основана на хронологическом принципе показа истории религии, чем эту историю и упрощает. Я не говорю, что музей должен был остаться на прежнем месте. Но с переездом из Казанского собора была утрачена сложность задачи, которая возникала при необходимости показа, например, буддийских предметов в пространстве христианского храма и которая, на мой взгляд, в Казанском соборе провоцировала наших предшественников на нетрадиционные экспозиционные решения.
Однако судить задним числом очень просто. После переезда на Почтамтскую улицу главной задачей было скорейшее возобновление работы музея. Религиоведческих концепций существует море. На выбор той, которая должна лечь в основу постоянной экспозиции, могут уйти годы. Для нашего музея очень сложен и вопрос приоритетов при выборе предметов для экспонирования. Абсолютно согласна, что художественным музеям в этом смысле проще. Исторические музеи всегда стоят перед выбором что показывать: шедевры известных мастеров, очень условно связанные с темой экспозиции, или тиражированные вещи, ярко характеризующие те или иные исторические явления? Что экспонировать — предметы или «идеи»?
— Возвращаясь к выставкам-аттракционам. Там неизбежно смешиваются вещи важные и второстепенные. Это дезориентирует неподготовленного зрителя?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
Да, поэтому так важны тексты, подробные комментарии в самой разной форме. Это и вопрос текстов на экспозиции, и проблема музейной педагогики, которая ведь не только для детей (как это ошибочно нередко воспринимают в России), но для всех возрастов!
Отчасти это возвращение к советской практике? Тогда, например, показ икон сопровождался подробными объяснениями сюжетов и художественных достоинств.
Отчасти это возвращение к советской практике? Тогда, например, показ икон сопровождался подробными объяснениями сюжетов и художественных достоинств.
Татьяна ПЧЕЛЯНСКАЯ:
Тогда все было сложнее. Приходилось использовать эзопов язык, что касалось не только иконописи, но и показа дворянского быта, и многих других вещей. Музейщикам это удавалось, это был особый внутренний диснейленд.
Все же можно создать рецепт успешной выставочной деятельности музея?
Все же можно создать рецепт успешной выставочной деятельности музея?
Юлия ДЕМИДЕНКО:
Нет универсального рецепта. Гуманитарное знание предполагает множество точек зрения. Как-то я видела в Эссене выставку «Восточные древности глазами Агаты Кристи». Там использовали очередной всплеск моды на детективы.
Юлия ДЕМИДЕНКО:
В местном музее есть минимум шумерской и другой древней археологии, ее снабдили подробными научными экспликациями и окружили описаниями путешествий леди Агаты, сопровождавшей в экспедициях мужа-археолога.
Когда мы говорим, каким быть музею, следует помнить опыт европейских стран, где выставки заставляют зрителя задуматься на самые разные темы, от толерантности до геополитики.
Фото Namzhil Chimitov on Unsplash
Фото Namzhil Chimitov on Unsplash
Михаил Пиотровский, директор Эрмитажа:
Я понимаю проблему так: музей — место сакральное или общедоступное? Храм — подлинное место, которое связывает людей с небесами. Диснейленд — вещь придуманная.
Музеи, конечно, не храмы. Я думаю, музей скорее похож на русский монастырь, который выполняет множество разных функций. Там живут монахи — люди, которые посвятили свою жизнь Богу. Они живут по своим собственным внутренним правилам и делают многое ради людей.
Как и музей, монастырь одновременно место открытое и закрытое. Туда можно приходить, если нужно даже остановиться, там есть гостиницы. У стен монастырей происходят ярмарки, тогда монастыри наполняются народом больше, чем храмы в праздники. В такие дни происходит действо, похожее на развлечение. Праздники, ярмарки — признаки нескучности. Монастырь, как модель, мне кажется, ближе по смыслу к музею, чем храм, диснейленд, просто ярмарка или Венецианский карнавал. Никто не помнит, что карнавал возник как ритуал поминовения усопших. Это определенное время года, когда вспоминают ушедших и «играют» со смертью. Отсюда и маски. Глубинные смыслы, которые есть в праздниках, могут через музей, как через монастырь, организовываться.
Музей — вещь историческая, исторические модели ему могут быть полезны. Так современное искусство, увязанное с классическим, в музее ставится на место. Мы должны посетителя вежливо ставить на место. В диснейленде этого не происходит.
Я понимаю проблему так: музей — место сакральное или общедоступное? Храм — подлинное место, которое связывает людей с небесами. Диснейленд — вещь придуманная.
Музеи, конечно, не храмы. Я думаю, музей скорее похож на русский монастырь, который выполняет множество разных функций. Там живут монахи — люди, которые посвятили свою жизнь Богу. Они живут по своим собственным внутренним правилам и делают многое ради людей.
Как и музей, монастырь одновременно место открытое и закрытое. Туда можно приходить, если нужно даже остановиться, там есть гостиницы. У стен монастырей происходят ярмарки, тогда монастыри наполняются народом больше, чем храмы в праздники. В такие дни происходит действо, похожее на развлечение. Праздники, ярмарки — признаки нескучности. Монастырь, как модель, мне кажется, ближе по смыслу к музею, чем храм, диснейленд, просто ярмарка или Венецианский карнавал. Никто не помнит, что карнавал возник как ритуал поминовения усопших. Это определенное время года, когда вспоминают ушедших и «играют» со смертью. Отсюда и маски. Глубинные смыслы, которые есть в праздниках, могут через музей, как через монастырь, организовываться.
Музей — вещь историческая, исторические модели ему могут быть полезны. Так современное искусство, увязанное с классическим, в музее ставится на место. Мы должны посетителя вежливо ставить на место. В диснейленде этого не происходит.
Вадим ЗНАМЕНОВ, президент ГМЗ «Петергоф»:
Фото Александра Дроздова
Ничего дурного не вижу в диснейленде.
Для меня музейный кризис очевиден. Он проявляется в том, что даже если в наш город привезут блестящую выставку, публика не будет с ночи стоять в очереди, чтобы ее увидеть. Идет процесс, который трудно объяснить. Мы теряем зрителя. Притом что в качестве конкурентов выступают Интернет и телевидение. Правда, и симфонические концерты у нас не собирают столько слушателей, как в Европе.
Музей должен сочетать в себе многое. Зритель там не должен скучать. Хотя часто утверждают, что это невозможно. Мне нравится принцип французских просветителей —развлекая поучай. Просвещая людей, не забывать о развлечении.
Есть понятие «аттракцион», в переводе с французского это «притяжение». Каждому музею, исходя из его специфики, надо искать собственный аттракцион, который не отпугнет, а привлечет людей. Когда-то Кучумов создал музей в Павловске, где ощущается присутствие обитателей дворца. На одной из выставок Эрмитаж попытался «оживить» запахи на картине. Очень преуспели в аттракционах музеи Англии.
Система работает, есть методики, надо только исходить из функций каждого музея.
Фото Александра Дроздова
Ничего дурного не вижу в диснейленде.
Для меня музейный кризис очевиден. Он проявляется в том, что даже если в наш город привезут блестящую выставку, публика не будет с ночи стоять в очереди, чтобы ее увидеть. Идет процесс, который трудно объяснить. Мы теряем зрителя. Притом что в качестве конкурентов выступают Интернет и телевидение. Правда, и симфонические концерты у нас не собирают столько слушателей, как в Европе.
Музей должен сочетать в себе многое. Зритель там не должен скучать. Хотя часто утверждают, что это невозможно. Мне нравится принцип французских просветителей —развлекая поучай. Просвещая людей, не забывать о развлечении.
Есть понятие «аттракцион», в переводе с французского это «притяжение». Каждому музею, исходя из его специфики, надо искать собственный аттракцион, который не отпугнет, а привлечет людей. Когда-то Кучумов создал музей в Павловске, где ощущается присутствие обитателей дворца. На одной из выставок Эрмитаж попытался «оживить» запахи на картине. Очень преуспели в аттракционах музеи Англии.
Система работает, есть методики, надо только исходить из функций каждого музея.
Читайте также
больше полезных статей по этой теме:
Крупных работ у скульптора Ахнафа Зиякаева не так уж много, но все они (и это главное) на виду: два памятника, четыре мемориальные доски, городская декоративная скульптура. Мы можем их видеть, оценивать или просто проходить мимо — все зависит от нашего восприятия окружающей среды.
Валентин Серов и Джованни Больдини - одни из главных певцов «прекрасной эпохи», запечатлевшие самый цвет петербургского и парижского высшего, светского общества рубежа XIX-ХХ столетий.