ольга шервуд
Виктор Голявкин. Рассказы и романы
Продовольственная комиссия Военного совета Ленинградского фронта.
Фото Rhamely on Unsplash
Дата публикации: 09 декабря 2024
Книжки его рассказов, особенно детских, к счастью, никуда и не уходили из жизни, а вот само имя сделалось настолько классическим, «всегдашним», что многие из нас как-то не удосужились подумать о судьбе этого человека.
Между тем «...единственный живой гений в прозе тех лет, соответственно и кумир, был Виктор Голявкин» — писал Андрей Битов в 1996-м.
Голявкин прошел по жизни сам собой, стороной, не попав ни в ряд официальный, ни в диссидентский, ни в андеграундный; не став ни модным, ни ньюсмейкером, ни, тем более и естественно, статусным «деятелем искусства и литературы». Писатель и художник, профессионально признанный обоими этими сообществами, он и умер вдали от волны общественного внимания — в июле 2001-го в своей квартире в Купчине от последних инсультов.
А первый случился в 1976-м; с тех пор Виктор Владимирович не выходил на публику , но работать продолжал. Рассказы — надиктовывал, а картины научился писать левой рукой. Ему во всем и всю жизнь помогала жена, Людмила Леонидовна Бубнова, литератор, редактор, а теперь и сама — прозаик. Мы встретились в ее доме, где по стенам — живопись Голявкина, пара стеллажей забита книжками Голявкина, но уже целая полка набралась и литературы о нем. А сбоку висят его боксерские перчатки. Разговаривали часа три; стало понятно, что эта пара вполне могла бы войти в число героев цикла «Больше, чем любовь» канала «Культура». В частности, потому, что из-за спины Голявкина неизбежно высовывались все прожитые, а во многом — и нынешние наши годы, которые в аналогичных случаях обычно именуются эпохой.
Между тем «...единственный живой гений в прозе тех лет, соответственно и кумир, был Виктор Голявкин» — писал Андрей Битов в 1996-м.
Голявкин прошел по жизни сам собой, стороной, не попав ни в ряд официальный, ни в диссидентский, ни в андеграундный; не став ни модным, ни ньюсмейкером, ни, тем более и естественно, статусным «деятелем искусства и литературы». Писатель и художник, профессионально признанный обоими этими сообществами, он и умер вдали от волны общественного внимания — в июле 2001-го в своей квартире в Купчине от последних инсультов.
А первый случился в 1976-м; с тех пор Виктор Владимирович не выходил на публику , но работать продолжал. Рассказы — надиктовывал, а картины научился писать левой рукой. Ему во всем и всю жизнь помогала жена, Людмила Леонидовна Бубнова, литератор, редактор, а теперь и сама — прозаик. Мы встретились в ее доме, где по стенам — живопись Голявкина, пара стеллажей забита книжками Голявкина, но уже целая полка набралась и литературы о нем. А сбоку висят его боксерские перчатки. Разговаривали часа три; стало понятно, что эта пара вполне могла бы войти в число героев цикла «Больше, чем любовь» канала «Культура». В частности, потому, что из-за спины Голявкина неизбежно высовывались все прожитые, а во многом — и нынешние наши годы, которые в аналогичных случаях обычно именуются эпохой.
— К 80-летию издала книгу «Стрела Голявкина» — три моих романа, все про него, в общем. Один — воспоминания, он и определил название сборника. Другой документальный — «Голявкин, гениально, старик!» — построен на письмах, записках, беседах. Он эклектичный, но, я считаю, настоящий роман. Любовный причем. Герой есть, любовь есть. И современный. Простая беллетристика изжила себя. Она должна быть уже особого качества, чтобы быть интересной самому даже автору. В новом веке нужно придумывать совсем новое, поскольку совершенно изменилась обстановка, насколько я ощущаю... А третий роман — ироничное художественное повествование с элементами детектива «В чувствительном женском кругу».
Еще в том же издательстве «Историческая иллюстрация» вышла «Аврелика» — каталог.
— «Всего Голявкина», да?
— Ну да. Сначала рассказы, помещенные в алфавитном порядке. Затем раздел «Библиографический указатель», подготовленный сотрудниками Центральной детской библиотеки имени Пушкина: автобиография, статья Голявкина о детской литературе и своем в ней опыте; воспоминания о нем Валерия Воскобойнкова, Бориса Никольского, Святослава Сахарнова, Валерия Попова; перечень его публикаций — 177 названий на русском языке (книги, журнальные подборки, статьи) и 58 изданий в переводах на разные языки...
— От азербайджанского (напомню читателям, что Голявкин родился в Баку) до японского.
— ...и список публикаций о нем. Последнее интервью Голявкина — это мы с ним разговаривали за месяц до смерти. Его изображения, больше полутора десятков, — от автопортрета до офорта Олега Целкова. Каталог его собственных картин, а также графики, детской и взрослой, юмористической; и я осмелилась сама написать о том, какой он художник, поскольку три работы в Русском музее есть...
— ...А значение его как живописца понятно только очень узкому кругу.
— Да. Остался незнаменитым как художник. О себе не позаботился. А надо заботиться о себе. Но он все время работал. Одну книжку напишешь — другую же писать надо. А представлять себя некогда.
Меж тем, получается, именно Голявкин оказался у нас первым экспрессионистом и последним экспрессионистом. Когда он учился в Академии художеств, с 1954-го по 60-й, из современности ни о чем, кроме соцреализма, знать не полагалось. Голявкин не мог показывать свои работы там, ему пришлось «выйти» — в литературу, а затем и в детскую литературу; это были, в сущности, отступления, но везде он проявил себя с очень хорошей стороны.
А позже, когда уже начался концептуализм, постмодернизм и прочее, он продолжал свою чистую живопись, идущую от цвета, от красок... Мне удалось сделать даже цветной вкладыш.
Еще в том же издательстве «Историческая иллюстрация» вышла «Аврелика» — каталог.
— «Всего Голявкина», да?
— Ну да. Сначала рассказы, помещенные в алфавитном порядке. Затем раздел «Библиографический указатель», подготовленный сотрудниками Центральной детской библиотеки имени Пушкина: автобиография, статья Голявкина о детской литературе и своем в ней опыте; воспоминания о нем Валерия Воскобойнкова, Бориса Никольского, Святослава Сахарнова, Валерия Попова; перечень его публикаций — 177 названий на русском языке (книги, журнальные подборки, статьи) и 58 изданий в переводах на разные языки...
— От азербайджанского (напомню читателям, что Голявкин родился в Баку) до японского.
— ...и список публикаций о нем. Последнее интервью Голявкина — это мы с ним разговаривали за месяц до смерти. Его изображения, больше полутора десятков, — от автопортрета до офорта Олега Целкова. Каталог его собственных картин, а также графики, детской и взрослой, юмористической; и я осмелилась сама написать о том, какой он художник, поскольку три работы в Русском музее есть...
— ...А значение его как живописца понятно только очень узкому кругу.
— Да. Остался незнаменитым как художник. О себе не позаботился. А надо заботиться о себе. Но он все время работал. Одну книжку напишешь — другую же писать надо. А представлять себя некогда.
Меж тем, получается, именно Голявкин оказался у нас первым экспрессионистом и последним экспрессионистом. Когда он учился в Академии художеств, с 1954-го по 60-й, из современности ни о чем, кроме соцреализма, знать не полагалось. Голявкин не мог показывать свои работы там, ему пришлось «выйти» — в литературу, а затем и в детскую литературу; это были, в сущности, отступления, но везде он проявил себя с очень хорошей стороны.
А позже, когда уже начался концептуализм, постмодернизм и прочее, он продолжал свою чистую живопись, идущую от цвета, от красок... Мне удалось сделать даже цветной вкладыш.
Фото Priscilla Du Preez 🇨🇦 on Unsplash
— Уж рисунки его к собственным книгам все читатели знают...
— А я еще собрала в книге его рисунки — в главе «Легкие моментальные зарисовки с натуры реальных людей со временем приобретают значение документа». Составила перечень выставок, коллективных и персональных, где были его работы.
— От выставки художников Таджикистана «Мы за мир» в Сталинабаде, ныне Душанбе, в 1954-м (годом раньше Голявкин закончил там среднее художественное училище и затем переехал в Ленинград) до экспозиции двух его картин в Лавке писателей в 2005-м...
— И в конце книги я поместила запись рассказов о нем художников Евгения Бачурина (больше известен как бард) и Михаила Казанского. Этот прием, кстати, оказался очень удачным, использую его и в документальном романе: я же спрашиваю людей не только про Голявкина, а про них самих, про жизнь тогда. И получается духовная история времени...
— Научное прямо издание. Для исследователей литературы, культуры. Для историков.
— Да. И мне очень жалко, что Голявкин недооценен. Его «простые» короткие рассказы таковы, что литературоведы никогда не знали, что о нем сказать, кроме как «добрый» и что-то в этом духе. Ну детский — значит добрый. Детские книги действительно выходили все время, грех жаловаться. А взрослые — раз в десять лет. Он где-то «провалился». Так получилось.
— Уж рисунки его к собственным книгам все читатели знают...
— А я еще собрала в книге его рисунки — в главе «Легкие моментальные зарисовки с натуры реальных людей со временем приобретают значение документа». Составила перечень выставок, коллективных и персональных, где были его работы.
— От выставки художников Таджикистана «Мы за мир» в Сталинабаде, ныне Душанбе, в 1954-м (годом раньше Голявкин закончил там среднее художественное училище и затем переехал в Ленинград) до экспозиции двух его картин в Лавке писателей в 2005-м...
— И в конце книги я поместила запись рассказов о нем художников Евгения Бачурина (больше известен как бард) и Михаила Казанского. Этот прием, кстати, оказался очень удачным, использую его и в документальном романе: я же спрашиваю людей не только про Голявкина, а про них самих, про жизнь тогда. И получается духовная история времени...
— Научное прямо издание. Для исследователей литературы, культуры. Для историков.
— Да. И мне очень жалко, что Голявкин недооценен. Его «простые» короткие рассказы таковы, что литературоведы никогда не знали, что о нем сказать, кроме как «добрый» и что-то в этом духе. Ну детский — значит добрый. Детские книги действительно выходили все время, грех жаловаться. А взрослые — раз в десять лет. Он где-то «провалился». Так получилось.
— Время было такое. Кому были нужны свободные люди?
— После известной истории 1981 года с рассказом «Юбилейная речь» в журнале «Аврора» его не печатали пять лет вообще...
Буквально на днях, точно к дате получается, пришла книжка из Москвы — «Карусель в голове», издательство «Махаон» выпустило. Детская. Очень хорошие рисунки Натальи Кучеренко. В Москве Голявкина гораздо больше ценят, чем здесь. В нашем городе искусства очень много, а художником быть гораздо тяжелее. Голявкина сейчас здесь не печатают, только вот я за свой счет. А в Москве — да. Очень помог Сорос, когда возник со своим проектом помощи российским библиотекам. Его эксперты отбирали имена для серии «Пушкинская библиотека», и Голявкин попал в их поле зрения. И сейчас не выходит ни одной хрестоматии, где бы не печатались его вещи.
В 1998 году за особые заслуги в развитии малой прозы — то есть жанра короткого и сверхкороткого рассказа — Голявкин был награжден дипломом правительства Москвы. Вспомнили о нем, хотя он давно уже был болен, из дома не выходил. А в 2002 году Международный совет по детской книге присудил ему Почетный диплом как лучшему детскому писателю России. Посмертно. Вот такая судьба. Бывают и посчастливее...
— У кого, например? У Зощенко?
— Голявкин как раз, я считаю, возродил юмористическую, ироническую линию... после Зощенко уже не печатали юмора никакого два десятилетия. И Голявкин заново ее начал. Нет, у Зощенко, конечно же, отвратная просто судьба...
- А после Голявкина — Довлатов получается. Разве у него счастливая судьба?
— Творческая — счастливая.
— Заплатил эмиграцией. Эмиграция — никогда не легко.
— А Голявкина тут на сорок седьмом году жизни разорвало болезнью. Жаловаться мы не жаловались, но работали еще более тяжело, чем прежде... Но сейчас 80 лет. Нужно же отметить, правда?
— Безусловно. Как будем отмечать?
— Я хотела бы выставку его картин в Русском музее организовать. А еще литературный вечер, не только в Союзе писателей, что само собой, а в городе. Артисты почитают его рассказы, можно дать фрагменты фильмов — «Боба и слон», «Мой добрый папа», «Лялька-Руслан и его друг Санька». Кто-нибудь наконец расскажет о том, что сделал Голявкин в литературе. Тогда наряду с традиционной литературой образовалась новая. Благодаря шестидесятникам — Голявкину, Битову. Потом пошли семидесятники, особенно в литературу детскую — очень много, очень интересных. Я считаю, что Голявкин, по сути, зачинатель новой волны.
Конецкий, скажем, очень хорош, но его форма — очерковая, эссе (в 1960-е не было даже этого слова), журналистский такой стиль. Его ирония описательная. А Голявкин дал совершенно новую форму — не описательную,а ирония внутри сидит и создается от строки к строке. Очень насыщенную, очень сконцентрированную по мысли. Короткую. В этом его новизна.
— Скажите, пожалуйста, а характер Голявкина соответствовал его легкому стилю? Скрашивал хоть немного непростую жизнь?
— Он был мягкий добродушный человек. Я его называю самым романтическим мужиком Ленинграда. Во-первых, боксер...
— Мягкий добродушный боксер???
— Ну да, был боксер — но кулаки в ход не пускал (смеемся). И никогда матом не ругался в отличие от нынешних многих. Во-вторых, он же был очень хорош — нормальный мужик, он женщинам нравился. Нынче к пятидесятилетнему страшно подойти: сразу опасается, не имеешь ли ты на него каких видов. А тогда — нет. Очень хорошие были шестидесятники. Качество, можно сказать, уходящее.
Всю жизнь я с ним работала. Без меня ему было бы, конечно, труднее. Но потом, когда его не стало, я начала свою вторую жизнь. Самостоятельную. И я теперь так же, как Голявкин, пишу. Еще один роман хочу успеть написать...
...Потом я ухожу, а дома листаю книги и вижу в романе «Стрела Голявкина» строчку: «В непоколебимости моего писателя чудятся честь и достоинство талантливого человека».
— После известной истории 1981 года с рассказом «Юбилейная речь» в журнале «Аврора» его не печатали пять лет вообще...
Буквально на днях, точно к дате получается, пришла книжка из Москвы — «Карусель в голове», издательство «Махаон» выпустило. Детская. Очень хорошие рисунки Натальи Кучеренко. В Москве Голявкина гораздо больше ценят, чем здесь. В нашем городе искусства очень много, а художником быть гораздо тяжелее. Голявкина сейчас здесь не печатают, только вот я за свой счет. А в Москве — да. Очень помог Сорос, когда возник со своим проектом помощи российским библиотекам. Его эксперты отбирали имена для серии «Пушкинская библиотека», и Голявкин попал в их поле зрения. И сейчас не выходит ни одной хрестоматии, где бы не печатались его вещи.
В 1998 году за особые заслуги в развитии малой прозы — то есть жанра короткого и сверхкороткого рассказа — Голявкин был награжден дипломом правительства Москвы. Вспомнили о нем, хотя он давно уже был болен, из дома не выходил. А в 2002 году Международный совет по детской книге присудил ему Почетный диплом как лучшему детскому писателю России. Посмертно. Вот такая судьба. Бывают и посчастливее...
— У кого, например? У Зощенко?
— Голявкин как раз, я считаю, возродил юмористическую, ироническую линию... после Зощенко уже не печатали юмора никакого два десятилетия. И Голявкин заново ее начал. Нет, у Зощенко, конечно же, отвратная просто судьба...
- А после Голявкина — Довлатов получается. Разве у него счастливая судьба?
— Творческая — счастливая.
— Заплатил эмиграцией. Эмиграция — никогда не легко.
— А Голявкина тут на сорок седьмом году жизни разорвало болезнью. Жаловаться мы не жаловались, но работали еще более тяжело, чем прежде... Но сейчас 80 лет. Нужно же отметить, правда?
— Безусловно. Как будем отмечать?
— Я хотела бы выставку его картин в Русском музее организовать. А еще литературный вечер, не только в Союзе писателей, что само собой, а в городе. Артисты почитают его рассказы, можно дать фрагменты фильмов — «Боба и слон», «Мой добрый папа», «Лялька-Руслан и его друг Санька». Кто-нибудь наконец расскажет о том, что сделал Голявкин в литературе. Тогда наряду с традиционной литературой образовалась новая. Благодаря шестидесятникам — Голявкину, Битову. Потом пошли семидесятники, особенно в литературу детскую — очень много, очень интересных. Я считаю, что Голявкин, по сути, зачинатель новой волны.
Конецкий, скажем, очень хорош, но его форма — очерковая, эссе (в 1960-е не было даже этого слова), журналистский такой стиль. Его ирония описательная. А Голявкин дал совершенно новую форму — не описательную,а ирония внутри сидит и создается от строки к строке. Очень насыщенную, очень сконцентрированную по мысли. Короткую. В этом его новизна.
— Скажите, пожалуйста, а характер Голявкина соответствовал его легкому стилю? Скрашивал хоть немного непростую жизнь?
— Он был мягкий добродушный человек. Я его называю самым романтическим мужиком Ленинграда. Во-первых, боксер...
— Мягкий добродушный боксер???
— Ну да, был боксер — но кулаки в ход не пускал (смеемся). И никогда матом не ругался в отличие от нынешних многих. Во-вторых, он же был очень хорош — нормальный мужик, он женщинам нравился. Нынче к пятидесятилетнему страшно подойти: сразу опасается, не имеешь ли ты на него каких видов. А тогда — нет. Очень хорошие были шестидесятники. Качество, можно сказать, уходящее.
Всю жизнь я с ним работала. Без меня ему было бы, конечно, труднее. Но потом, когда его не стало, я начала свою вторую жизнь. Самостоятельную. И я теперь так же, как Голявкин, пишу. Еще один роман хочу успеть написать...
...Потом я ухожу, а дома листаю книги и вижу в романе «Стрела Голявкина» строчку: «В непоколебимости моего писателя чудятся честь и достоинство талантливого человека».
Читайте также
больше полезных статей по этой теме:
Оканчивая московское Строгановское художественнопромышленное училище, Сергей Евсеев и во сне не мог увидеть, что через два десятилетия станет автором знаменитого на весь мир памятника.
Илья Авербах (1934 — 1986) был врачом, затем закончил высшие сценарные, а после и режиссерские курсы. При жизни стал считаться классиком «Ленфильма», хотя успел сделать всего восемь с половиной картин.