Плохо, когда он свежий: мало выходит. В чем другом, а в хлебе мы разбираемся. Хлеб у нас бывает трех сортов: по рубль десять, по рубль двадцать пять, по рубль семьдесят. Последний — самый легкий, сухой и светлый: в нем, говорят, много целлюлозы. В буханке примерно кило семьсот. Движением большого ножа она разрезается вдоль, затем каждая половинка режется поперек на куски. Впрочем, если нужно отпустить большой вес, например, полкило, то буханка режется сразу поперек. За этим следят десятки глаз.
Продавщица дорожит местом и дело свое знает. Если не спешит — может отрезать без единого довеска. Кроме ножа в руках у нее ножницы — второе главное орудие продавца. Хлебная карточка — наш календарь, на нем всегда завтрашнее число, потому что хлеб можно брать на день вперед. Булочные открываются в шесть, и к семи мы уже успеваем выкупить свой завтрашний хлеб. Именно «выкупаем». «Купить» хлеб — это совсем другое, это значит заплатить рыночную цену.
Цена эта растет — тридцать, сорок, пятьдесят рублей за сто граммов. Купить хлеб трудно, даже если есть деньги. Первый вопрос при выходе из булочной: «Продажный хлеб есть?». Не бывает у нас продажного хлеба, мало кому нужны дешевеющие деньги. А хлеб — это хлеб. Не зря наклеенное на углу объявление гласит: «Сапожник за хлеб». Многие тысячи людей ждут в темноте открытия булочных. Они не слышат разрывов снарядов, забыли про комендантский час. Темное утро двадцать пятого декабря. Скрипит дверь, на пороге взволнованный завмаг.
— Телефонограмма, товарищи! Прибавка! С сегодняшнего дня!