Наша мама Нина Ивановна Рагозина — человек героический. В 1942 году, когда ей было 16 лет, она поступила на работу в трамвайный парк. И начиная с 1943 года, без малого сорок лет, была водителем трамвая. Руководство парка № 5 (Ланской, бывший имени М. И. Калинина) неоднократно отмечало ее добросовестный труд. А пассажиры постоянно присылали в парк благодарственные письма очень опытному и доброжелательному водителю. Мама награждена медалями «За оборону Ленинграда» и «Жителю блокадного Ленинграда». Кстати, первая медаль ей была вручена 20 октября 1943 года. На семейном совете мы решили написать о нашей маме в вашу газету. Она достойна, чтобы о ней узнали петербуржцы. Маргарита Клементьева, дочь».
Такое письмо в газету оставить без внимания невозможно. И мы решили побольше узнать о Нине Ивановне, причем от нее самой.
— Моя девичья фамилия Вилкина, а водителем трамвая я стала не случайно. Мой папа Иван Васильевич был вагоновожатым. Когда началась война — добровольно ушел в народное ополчение. В феврале 1942 года он неожиданно навестил нас. Мы жили в огромной коммунальной квартире на Карла Маркса, 86. Семнадцать комнат, наша самая большая, да еще с балконом. Мы с братом и мамой очень обрадовались ему, вот только угостить папу было нечем. А ведь он пришел с передовой пешком, чтобы повидать семью. Побыл немного, и это была наша последняя встреча…
Отопить нашу двадцатиметровую комнату было невозможно, и мы, да еще четыре семьи, переселились на кухню. Дрова заготавливали вместе, разбирая находившиеся неподалеку сараи. Были большие проблемы с водой. Мы брали ее в пруду парка, что у Лесотехнической академии. Пруд был грязный, с головастиками, а мы такую воду пили — и ничего. Мама, Мария Максимовна, работала сначала на кондитерской фабрике, а потом, когда она закрылась, на хлебозаводе. Ничего со своей работы она нам не приносила. За это могли наказать очень сурово, по военному времени. Но от ее одежды тянуло слабым вкусным запахом. И это было все, чем мы довольствовались. Короче, голодали, как все.
И вот тогда я решила работать. Пришла в «папин» трампарк, а меня не берут — выглядела, как ребенок: худая и маленькая — рост 155 см. Шапка на голове большая — лица не видно. Но меня узнала одна работница парка (мы же к папе туда бегали) и уговорила принять. А это было время, когда трамваи в городе не ходили. И мы рыли окопы и рвы в том месте, где сейчас находится площадь Мужества. А когда пустили трамваи, сначала работала кондуктором, а потом водителем в основном на 20‑м и 14‑м маршрутах, которые шли с Выборгской стороны к центру города.
Пассажиров было мало, но мы соблюдали график движения, хотя часто попадали под обстрел. Помню, еду через Литейный мост, а тут фашист бить начал. Мы на открытом месте, вокруг рвутся снаряды, а нам деться некуда, да и ток выключен. Вдруг рвануло перед самым носом трамвая, и все затихло. Пронесло.
Однажды сильный обстрел застал недалеко от Нарвских ворот. Мы с кондуктором и пассажирами успели выскочить и добежать до бомбоубежища (я знала, где они находятся на моих маршрутах). Когда вернулись, увидели, что в трамвае не было ни одного целого окна. А потом так ко всему привыкли, что даже во время бомбежки с подругой Валей в кино бегали. Ведь мы же были еще девчонки. Даже хотелось наряжаться, но единственное, что я могла себе позволить, — кокетливый вязаный беретик, — рассказывает Нина Ивановна.
Однажды, а было это уже в 1944 году, в трамвай на остановке у цирка вошел моряк. Нина его заметила сразу, потому что он ей понравился. Морячок тоже поглядывал в сторону вагоновожатой, а потом решился — подошел. Георгий Федорович Рагозин был сухопутным моряком Балтфлота — возил на грузовике торпеды для кораблей и подлодок. Со свадьбой они тянуть не стали — поженились в загсе на Кантемировской не дожидаясь конца войны. Да и город к тому времени уже был освобожден нашими войсками от блокады. Дожили до золотой свадьбы…
Как вспоминает Маргарита Георгиевна, у них был замечательный отец. Все свои выходные он посвящал детям. Они ходили по нескольку раз во все музеи города, зимой непременно — на каток или лыжную прогулку. Отец хорошо играл на многих музыкальных инструментах. И дома на импровизированных концертах звучали то баян, то мандолина, то гитара, то балалайка. Пережив войну и блокаду, голод и бедность, Нина Ивановна и Георгий Федорович умели ценить жизнь с ее доступными радостями и честным трудом. Все это они передали своим детям.