Перед войной я закончил школу и стал работать пирометристом на заводе «Красный выборжец». Но это продолжалось недолго — все планы спутала война. И когда на заводах города стали создаваться партизанские отряды, я добровольно вступил в один из них, но партизанить не пришлось — нас бросили на прорыв блокады Ленинграда в районе Невской Дубровки.

Как сейчас помню: 26 октября, ночь, сильный огонь противника, но мы переправляемся на левый берег реки и с ходу идем в атаку. Я был ранен, но от госпиталя отказался, а вот новое ранение вывело меня из строя.

Второй раз, но уже в составе 2‑й отдельной танковой роты, я участвовал в прорыве блокады города в январе 1943 года. Мы тогда стояли на берегу Невы напротив крепости Орешек. Когда была такая возможность, я выходил на передний край и истреблял фашистов из винтовки без снайперского прицела. Дело в том, что еще в школе я стал ворошиловским стрелком, был чемпионом района среди юниоров, занимал призовые места и по городу. Мое умение оценили. В июле 1943 года я окончил снайперскую школу в Овцине, которая была при 55‑й армии Ленфронта, и получил звание инструктора снайперской подготовки с правом самостоятельного проведения занятий.

Подготовил около двадцати метких стрелков. Позиции мы выбирали там, где можно было хорошо замаскироваться. Стреляли из окопов переднего края, с деревьев, из развалин домов, но чаще всего с нейтральной полосы. Чтобы выйти на нее, надо было получить особое разрешение — я до сих пор сохранил некоторые из них…

На станции Поповка, на нейтральной полосе примерно в двадцати пяти метрах от противника, находился разрушенный пешеходный мост через железнодорожные пути. Заманчивое, но очень опасное место для охоты на фрицев. Мы решили рискнуть. Прорыли к мосту траншею, замаскировали ее и перед рассветом проползли на мост и укрылись там. Рассвело. Противник как на ладони, да еще приближенный оптическим прицелом. Одновременно открываем огонь и тут же кубарем скатываемся с моста в траншею, спасаясь от минометно-пулеметных выстрелов противника. Через несколько дней — снова на мост. Но после пятого раза судьбу искушать не стали.

Там же возле станции есть высотка, которая находится слева, когда едешь в сторону Москвы. На ней мы оборудовали несколько боевых позиций, а у подножия несли оборону солдаты стрелкового взвода. Как то утром фашисты обрушили на высотку артиллерийский огонь, всю ее перепахали, но взять не смогли. Мы восстановили верхнюю огневую позицию. И в тот день я уничтожил эсэсовского офицера и двух солдат, о чем написали в газете «Боевая красноармейская».

Много фронтовых дней и ночей провел я на нейтральной полосе. А это испытание тяжкое: нельзя двигаться, кашлять, курить. Зимой мучает холод, летом — жара и насекомые. Был случай, когда фашистский снайпер разрывной пулей разбил мне прицел. Осколками линз я был ранен в бровь и веко. Решил я тогда его обязательно выследить. И поймал на ложных боевых позициях, где были деревянные макеты винтовок, а вместо окуляров прицелов осколки стекол.

Были и курьезные случаи. В один из летних дней я лежал в засаде на нейтралке. Вдруг подбежал зверек — ласка и уставился на меня. Я стал мигать глазами и шевелить пальцами, но ласку это не испугало. Более того, она забралась мне на спину и стала по ней бегать. Если бы в то время на участке находился фашистский снайпер, мне бы несдобровать.

В декабре 1943 года наш 130‑й батальон передислоцировался в хвойный лес, что у поселка Гостилицы. На горе Колокольная было оборудовано несколько боевых ячеек. Но нам запретили там появляться. Однако я вскоре узнал, что это был наблюдательный пункт и предназначался он для командующих Ленфронтом Л. Говорова и 2‑й ударной армии И. Федюнинского.

Тогда же мы произвели разведку боем, захватив «языка». На допросе он показал, что их потери сейчас в основном от снайперского огня. И в опасных местах висят таблички «Берегись снайпера», то есть моих храбрых ребят и меня в том числе…

Но нам предстояло расставание. Перед наступлением я был назначен командиром взвода бронебойщиков.

Утром 14 января 1944 года армия перешла в наступление, и мы с боями достигли реки Нарвы. Потом батальон занял позиции ближе к Чудскому озеру.

17 мая я вел занятия с бронебойщиками своего взвода у землянки. Послышался хлопок — возле нас разорвалась мина. Семь бойцов и я были ранены. Однако в июле я вновь вернулся в свой батальон, но не нашел свою снайперскую винтовку. Как мне сказали в штабе, ее отправили в Ленинград в музей, потому что на ее прикладе было сделано много насечек в виде звезд (каждая звезда означала десяток убитых фашистов — на моем счету их 139) и еще потому, что погиб снайпер.

Но я был, к счастью, живой, просто фамилия у меня самая распространенная — Иванов. Вот в медсанбате и напутали, сказав командиру, который прибыл туда, чтобы вручить мне орден Отечественной войны II степени, что я умер во время операции.

Я горжусь своим боевым прошлым и тем, что мне довелось всю войну защищать свой родной город от врага. Мне приятно, что в музее завода «Красный выборжец» есть стенд, который называется так: «Снайпер Л. И. Иванов».