Но увы, «Невская застава» и «Нарвская застава» - этими музеями список районных музеев пока и исчерпывается. Революционный музей на Болотной улице в Лесном является ныне филиалом Музея политической истории России – Детским Музейным центром исторического воспитания. К сожалению, краеведческой составляющей в нем нет.

Функции краеведческого «очага» в Лесном выполняет музей «Лесное: из прошлого в будущее», действующий в Доме детского творчества «Союз» на проспекте Раевского. А в Рыбацком, к примеру, подобным очагом служит музейный краеведческий зал местной Рыбацкой библиотеки.

Особый феномен - имена исторических районов. В определенное время своего существования они приобрели устойчивое «народное» название. Холодный и официальный чиновничий Петербург, столь безжалостный к пресловутому «маленькому человеку», был тем не менее истинно народным городом. В своеобразных народных городских названиях, – одно из проявлений этой «народности».

В каждом есть тайна, загадка. Например, Веселый Поселок. Такое странное и привлекательное название! Откуда оно появилось? Есть несколько версий. По одной, название связано с жившими там немцами-колонистами. Однако трудно представить, что обособленную колонию педантичных немцев могли бы прозвать «веселой»… По другой версии, название связано с кочевавшим в этих краях цыганским табором…

Чекуши, район на Васильевском острове. Удивительное место, которое многие называют скучным словом «промзона». На самом деле это старейший исторический район Петербурга с уникальными памятниками промышленной архитектуры, напоминающими старинные замки. Кто сегодня помнит, что такое чекуши? Это такие колотушки, которыми приходилось разбивать постоянно подмокавшую муку, хранившуюся в тамошних амбарах. А сегодня даже василеостровцы не знают, что у них есть район с таким необычным названием…

Народные названия всегда как бы приближали парадную столицу к простому обывателю, давали ему почувствовать свой город родным, близким, доступным. Некоторые из народных названий настолько прижились, что перешли в официоз, как, например, а некоторые до сих пор не отражены ни на планах, ни на табличках и указателях, а живут в устной речи и передаются, как предание, из уст в уста от поколения к поколению. Иные имена и вовсе канули в лету, унеся с собой в прошлое целые пласты петербургской истории. Кто теперь уже вспомнит, где были Козье болото и Куликово поле?..

Любопытное отступление. Иногда бывает так, что названия исторических районов начинают жить своей собственной жизнью. Именно так случилось в Пискаревкой, которая стала символом огромного мемориального кладбища, которое считается едва ли не самым большим в мире захоронением мирных жителей за всю Вторую мировую войну. Естественно, о нем знают за пределами нашего города. И сегодня Пискаревка стала уже не столько названием мемориального кладбища, сколько символом - жертв Ленинграда в годы Великой Отечественной войны.

Не случайно одна из школ Калининского района, что на улице Брянцева, уже многие годы занимается исследовательским проектом «Пискаревки России». В это понятие вкладываются все места захоронений ленинградцев, эвакуированных из Ленинграда и умерших за пределами блокадного кольца во время эвакуации, в ходе самой эвакуации, в местах, где они жили в годы эвакуации. И вот такие блокадные «Пискаревки Росии» - это и Вологда, и Ярославль, и Кострома. Вот так название нашего маленького исторического района начинает приобретать всероссийской звучание. Это очень редкое явление, очень необычное и знаковое…

Здесь выросло уже не одно поколение горожан, которое «центр» и «новые районы» воспринимает подчас как два разных города.

Нынешние новостройки появились на месте бывших предместий и пригородов Петербурга, история которых подчас уходит корнями в допетровские времена… Хотя, увы, есть распространенное представление среди жителей самих новостроек, что их районы выросли на голом месте, в пустом поле, начали свою жизнь с чистого листа, а до этого там вообще ничего не было.

А все почему? Потому что в 1960-х годах, когда город особенно сильно разрастался за счет скоростного массового жилищного строительства (к тому времени появилась практика панельного домостроения, и кварталы росли за считанные месяцы), применялся метод так называемой «бульдозерной реконструкции».

Это значит, что вся прежняя застройка и планировка исчезает полностью под ножом бульдозера. Используя современные понятия, можно сказать: происходила «зачистка» старой территории для строительства новых районов. А в результате возникали безликие районы новостроек, похожие друг на друга, как близнецы. И главное, лишенные каких бы то ни было напоминаний о своем историческом прошлом.

Примерно то же самое, наверное, могу сказать жители современного Рыбацкого, по которому «бульдозерная реконструкция» прошлась во второй половине 1980-х годов.

Многим, наверное, памятны публикации в тогдашних ленинградских газетах под лозунгом, главный смысл которого был таков: «Остановите бульдозерную реконструкцию Рыбацкого! Оставьте в Рыбацком хоть некие маленькие островки истории, которые новым жителям Рыбацкого напомнили бы о том, что они живут не в тех местах, где раньше не было вообще ничего, а на местах, где богатая многовековая история». Но, к сожалению, эти голоса оказались проигнорированы, бульдозерная реконструкция Рыбацкого стала свершившимися фактом. Лишь несколько исторических зданий тогда уцелело. И теперь уже в новостройках Рыбацкого выросло несколько поколений, которые воспринимают сегодняшний облик этого места как единственно возможную данность. А что здесь было раньше? Да поле, наверное, было, и деревенька какая-то…
На самом деле, таково весьма распространенное представление жителей новых районов. А свидетельствует оно о том, что в свое время, в результате наступления города на свои окраины-предместья-пригороды, нить преемственности была разорвана.

Однако, как Петербург возник не на пустом месте, а на обжитых землях древней Ингерманландии, так и питерские новостройки возникли не на голом пространстве, а месте уникальных предместий. Купчино, Автово, Пискаревка, Ржевка, Ручьи – все эти привычные для нас районы новостроек еще совсем недавно, каких-нибудь полвека назад, были деревнями и поселениями.

Многие из них возникли уже в «петербургский» период истории, а история некоторых уходила в глубь веков – в те времена, когда за много веков до Петра I на этих землях, как отмечает этнограф Наталья Юхнева, жили финноязычные аборигенные племена, которые были предками води, ижоры, вепсов и карел, потом появились ильменские и новгородские славяне – предки современных русских, а затем, уже в XVII веке, пришли финны. Так что знаменитые пушкинские строки о «пустынных волнах», на берегах которых стоял Петр I, – не более чем красивый миф и легенда.

Старые петербургские окрестности представляли собой своеобразный конгломерат поселений, напрямую связанных со столицей. Среди них – селения русских крестьян, финнов и немецких колонистов, фабрично-заводские поселки, усадьбы столичной знати. Особняком стояли дачные поселки горожан, ставшие возникать с конца XIX века на землях, отдававшихся внаем. Сперва в них жили только летом, но когда вскоре жизнь в столице стала дорожать, горожане стали переселяться сюда и на зиму. Таких людей стали называть «зимогорами».

Несмотря на разнородность питерских предместий, они становились своеобразным мостом между столицей и Россией, ибо совсем рядом с «блистательным Санкт-Петербургом» люди жили патриархальными традициями. «Я проехал как-то вверх по Неве на пароходе и убедился, что… окраины – очень грандиозные и русские», – заметил как-то Александр Блок, подчеркивая национальные черты в столь нерусском, казалось бы, Петербурге. «Петербург – не на одном Невском проспекте, Морских и набережных, – писал Иван Панаев. – И Галерная Гавань – Петербург…»

Стремительно развиваясь, город поглотил свои предместья, и главная, наверно, беда современных питерских новостроек – в том, что в них потеряна нить преемственности. Ведь именно потому, что для них часто буквально «под нож» сметались старые пригороды, они кажутся нам такими безликими и одинаковыми. А главное – лишенными всяких исторических корней.

Но… вглядитесь в лик новостроек, и вы почти везде найдете приметы прошлого – то в виде чудом уцелевшей сельской улицы, то в виде просто старого дачного домика в окружении стеклянно-бетонных громад. И тогда безликие новостройки словно бы оживают. Вы почувствуете: в них не меньше питерской истории, чем даже на Невском проспекте.

Даже если от прежней старины не осталось совершенно ничего, кроме названия, перешедшего от бывших предместий на возникший на их месте «спальный район», как, например, на Гражданке или в Купчино, то это тоже немало. Ведь, как замечал Лев Успенский, «имена мест – такие же памятники прошлого, как башни древних крепостей, краски старинных икон, черепицы боярских теремов или деревянные мостовые Господина Великого Новгорода»…

А еще, кроме названий районов, прошлое исторических районов остается в буквальном смысле у нас под ногами. В земле. Однако археологи до недавнего времени достаточно редко занимались раскопками в районах города, которые считаются «современными». Впрочем, сегодня такие раскопки – уже не редкость. Уже несколько лет подряд археологи работают на территории Приморского района. Например, летом 2017 года изучали территории бывшей дачи Строганова у Черной речки.

А вот в северных районах археологических исследований еще не было. Поэтому мне было хотелось рассказать о совершенно удивительном человеке, с которым мне посчастливилось быть знакомым. Это Анатолий Борисович Большаков. Его называли в свое время народным археологом. У него не было ни титулов, ни звания, ни специального исторического и археологического образования, но у него были великолепное чутье и нюх на поиск.

Он жил в Выборгском районе и считал себя народной археологической инспекцией. В каком бы месте Выборгского района ни копали рабочие яму, канаву и так далее, он всегда оказывался рядом, всегда спускался на дно этой ямы или канавы и непременно находил там исторические артефакты.

К примеру, во время реконструкции Лесного проспекта он находил предметы, относящиеся к допетровскому времени, к XVII веку. Огромное количество артефактов он нашел на площади Мужества, когда в середине 2000-х годов там, возле пересечения 2-го Муринского проспекта и улицы Карбышева, рыли котлован под строительство торгового комплекса. Жители воспрепятствовали этому, в результате от строительства отказались, но котлован стоял несколько месяцев фактически всем открытый. И вот Анатолий Борисович лазил в него и нашел в нем массу артефактов из XIX, из начала XX века - обычные бытовые вещи из жизни старого Лесного.

Сегодня все эти артефакты можно увидеть в постоянной экспозиции музея северных окрестностей, который находится в Центральной районной детской библиотеке имени Николая Внукова, что на углу проспектов Просвещения и Энгельса. Там в небольшой экспозиции выставлены и стекленные предметы, и кирпич, и всевозможные вещи, которые Анатолий Борисович нашел…

Вообще, у каждого из исторических районов и мест города свое лицо – как раньше говорили, своя «особенная физиономия». Это обстоятельство не раз отмечали и многочисленные бытописатели Петербурга, и литераторы.
Исторические районы нередко пересекаются и как бы перекрывают друг друга: на территории одного большого района может находиться несколько более мелких. К примеру, в Удельной можно найти Кропоткинские места и Лихачево поле.

В пределах Гражданки был есть «микро-исторический» район - малоэтажных домов у пересечения проспектов Науки и Гражданского, рядом со станцией метро «Академическая». В народе эти дома, возведенные на рубеже 1950-х – 1960-х годов методом «народной стройки», называют «самстроем», поскольку их возводили сами будущие жители – то есть «сами строили».

Любопытно, что «самстроевские» дома возводились не в чистом поле, а как бы на задворках Русской Гражданки, чуть далее, почти без перерыва, перетекавшей в деревню Ручьи. Да и сами дома «самстроя» имели нумерацию по Русской Гражданке. Кроме того, между жителями «самстроя» и местными жителями завязывались различные, чаще всего, экономически взаимовыгодные отношения: многие «самстроевцы» покупали у обитателей Русской Гражданки свежее парное молоко.

По номерам домов «самстроя» никто не ориентировался. Внутри же микрорайона дома называли по заводу: наш был от «Радиодетали», за нами, во втором ряду, был «нитиевский», а рядом в первом ряду - «Холодильник» (что обозначает это сокращение, не знаю). Но все вместе мы недолюбливали дома на «той» стороне.

Кстати, если речь идет о районах, застроенных «хрущевками», то они тоже уже перешагнули через свой пятидесятилетний рубеж, а значит, у них тоже есть история. На той же Гражданке практически сразу же, в 1960-х годах, возникли народные названия – «ГДР» и «ФРГ». Для тех, кто не знает, что это такое: «Гражданка Дальше Ручья» (имеется в виду Муринского) и «Фешенебельный Район Гражданки» (тот, что ближе к станции метро «Академическая»).

Бывает и так, что понятие исторического района, связанное, например, с профессиональным занятиями части его жителей, объединяет несколько других районов, определяемых по географическим признакам. К примеру, «Деревня художников» охватывает сразу несколько мест – Коломяги, Озерки, Шувалово и Мартыновку.

Когда же в Петербурге возникли первые исторические районы? Фактически - вместе с городом. Это были стороны и слободы.

В первые годы существования Петербурга территория города разделялась Невой на две стороны - Карельскую (ее также называли Финской и Шведской) на правом берегу и Ингерманландскую на левом. Была еще одна сторона - Канцевская: так называлась территория в устье реки Охты, на месте бывшего шведского города Ниена, который на Руси звали Канцы.

Долгое время мы были в плену знаменитых пушкинских строк из «Медного всадника» о «пустынных волнах» и «приюте убогого чухонца», которые предшествовали возникновению «петровского парадиза». Однако исторические исследования российских и зарубежных ученых, а также археологические изыскания последних лет со всей очевидностью показали, что задолго до основания Петербурга на этих землях кипела жизнь, существовали множество крупных и мелких поселений – финских и русских.

Самым большим из них был шведский торговый город Ниен, известный далеко в Европе. Знали его и на Руси, где переиначили название в Канцы. Именно с Ниена, или с Канцев, в 1703 году начиналась история Петербурга, поэтому те места на реке Охте, где прежде располагался старинный город, стали именовать Канцевской (или Канцовской) стороной.

В 1710-х годах на месте бывшего Ниена началась новая жизнь – тут появилась Матросская слобода, а в 1720 году в эти края были переселили плотников из Вологодской, Архангельской и Ярославской губерний.

Чуть позже за Ингерманландской стороной закрепилось название Адмиралтейской, а за Карельской стороной - Выборгской. Свое название последняя получила от начинавшейся тут древней дороги на Выборг.
Московская сторона - так называли в начале XVIII века «Русскую cлободу», примыкавшую вдоль Невы к «Иностранному городу». Иностранцы называли эту местность «Русской слободой», а в русских документах чаще употреблялось название «Московская сторона».

Московская сторона была своего рода промышленной окраиной Петербурга – здесь находились Литейный и Пушечный дворы, Партикулярная верфь, Хамовный парусный двор, «запасные домы» (склады) и другие «предприятия» того времени со своими слободами. В то же время набережная Невы носила аристократический характер.

Здесь в начале XVIII века поселились переехавшие из Москвы царевич Алексей, сестра Петра I Наталья Алексеевна, вдовы царей Федора и Ивана V – Марфа Матвеевна Апраксина и Прасковья Федорова Салтыкова. Дворец Натальи Алексеевны был самым большим в этой местности. В своем доме царевна основала одну из первых в Петербурге богаделен, дав приют и обеспечив питанием «престарелых и убогих женщин». Ныне на месте дома Натальи Алексеевны – Храм Всех Скорбящих, что на углу Шпалерной улицы и проспекта Чернышевского.

Еще одна сторона, наверное, самая знаменитая – Петроградская. Как известно, северная столица начиналась с Городского острова. Здесь не было никакой строгой планировки, повсюду возникали мелкие слободки. В зависимости от социального положения или профессии, партии людей, присылаемых в Петербург на «вечное житье», получали для заселения различные части Городского острова.

Уже тогда, в 1710-х годах, возникло понятие «Петербургская сторона», причем термин «сторона» определял его противоположное положение на берегу Невы – от Адмиралтейской стороны. Любопытно, что Петербургская сторона стала Петроградской примерно тогда же, когда город из Петербурга стал Петроградом – то есть в 1914 году, после начала Первой мировой войны. Хотя никакого официального документа о переименовании Петербургской стороны в Петроградскую мне не доводилось встречать: это произошло, как бы сегодня сказали, явочным порядком.

Не менее интересно и другое: когда в 1924 году Петроград стал Ленинградом, Петроградская сторона, вопреки прежней логике смены названия, не стала Ленинградской. И так и осталась Петроградской, причем даже нашла свое отражение в названии станции метро «Петроградская». Не могу не заметить, что лично меня очень коробит появившийся в последние десятка два десятилетий неологизм «Петроградка». Это совершенно искусственное название, оказавшееся в городской речи благодаря легкой руки риэлтеров.

Но, увы, теперь часто можно услышать: «живу на Петроградке», «работаю на Петроградке». Хотя Петроградка – явно производное от московских названий, где много подобных названий улиц, оканчивающихся на «ка»: Варварка, Ордынка, Маросейка, Ильинка. В Петербурге же ничего подобного все-таки нет. В каждом городе есть свои топонимические правила и особенности. Кроме того, для меня понятие «петроградка» - это женщина, жительница Петрограда 1914-1924 годов. Так что выражение «живу на Петроградке», на мой взгляд, принимает какой-то даже эротический подтекст…

В мае 1718 года острова и стороны стали первыми официальными административными единицами, когда в связи с учреждением полиции город разделили на пять частей: Петербургскую, Адмиралтейскую, Московскую, Выборгскую и Васильевский остров.

Въехать в город в ту пору можно было только через заставу. Так назывались контрольные пункты, учрежденные в начале XVIII века на главных дорогах при въезде в Петербург, с заграждениями и караулом. На заставах осуществлялась проверка грузов, багажа и документов пассажиров, взимание пошлин, имелись специальные регистрационные книги, в которые записывались фамилии всех покидавших город и въезжавших в него.

Здесь должны были также «препятствовать проходу злонамеренных людей» – беглых солдат и крепостных, пытавшихся уйти из Петербурга, извозчиков, которые нарушали царский указ о привозе на каждой подводе трех камней для мощения петербургских улиц, а также тех городских жителей, которые хотели выехать без разрешения. Покидать столицу и отсутствовать в ней дозволялось лишь «с запиской от Сената, только чтоб не более пяти месяцев».

Возле каждой заставы в особых зданиях - гауптвахтах - находились воинские караулы, а дороги были перегорожены шлагбаумами и рогатками.

Первая застава находилась на пересечении современного Лиговского проспекта и Разъезжей улицы, а с 1740-х годов - в районе современных Московских ворот.
Вторая застава на Московском тракте находилась в районе современной площади Победы. Она называлась Средней Рогаткой, потому что у у подножия Пулковских высот, возле мельчиной плотины, была еще одна застава.

В северной части у Поклонной горы находилась Выборгская застава. В 1730-х годах был проложен Шлиссельбургский тракт и создана Невская застава. Близ Екатерингофа на Петергофском тракте появилась Нарвская застава.

Кроме этих главных застав, близ Петербурга находились Муринская застава (в районе нынешней Лесотехнической академии), Сестрорецкая застава (в Старой Деревне) и Костыльская застава (в конце Большого проспекта Васильевского острова, недалеко от Галерной Гавани).

Заставы располагались как на сухопутных, так и на водных дорогих, которые вели в Петербург. Кроме сухопутных застав, была еще и Охтинская застава, которая предназначалась “для исчисления судов, проходящих по Неве”. Располагалась она в деревне Клочки на правом берегу Невы.

В XVIII веке заставы являлись обозначением границ города. Значительно позже, когда стали развиваться железные дороги, а Россия окончательно и бесповоротно вступила на путь капитализма, заставы потеряли свое значение. Однако память о них сохранилась в городской топонимике, и некоторые заставы дали названия историческим районам – Нарвской, Невской, Московской заставам.

Есть одни старейшие районы Петербурга, которые с полным правом можно считать историческими, – это слободы. Места компактного расселения людей, формировавшиеся по национальному или профессиональному признаку, а также в связи с расквартированием военной части.

Первые свободы возникли на Городском острове – нынешней Петроградской стороне. Ту появились Дворянские, Посадские, Монетные, Гребецкие, Рыбацкая, Оружейная и другие слободы. Кроме того, здесь были расквартированы полки солдат – Белозерский, Колтовский и пушкари; образовались одноименные слободы. Ко времени превращения Петербурга в столицу на Городском острове находилось около 15 различных слобод. В 1730-х годах на их месте стали оформляться улицы Петербургской стороны.

Любопытно, что улицы в этих слободах возникали в полном соответствии с традициями средневековых городов – хаотично, самостийно, без всякого плана. Поэтому, когда утверждают, что Петербург с самого начала строился как регулярный город, по строгому плану, - это совсем не так, и сохранившийся до наших дней головоломный лабиринт улиц Петроградской стороны – лишнее тому доказательство. Даже коренные петербуржцы, без всякого труда ориентирующихся в любых районах города, начинают путаться и петлять на Петроградской. А вот для москвичей такая планировка привычна, здесь они чувствуют себя как дома.

Память о старинной Гребецкой слободе на Городском острове, где селились гребцы галерного флота, сохраняет сегодня в своем названии Малая Гребецкая улица на Петроградской стороне. На плане Петербурга середины XVIII века в районе Гребецкой слободы отмечено пять Гребецких улиц. Потом, когда район подвергся перестройке, сохранились только две Гребецких улицы: Большая и Малая. До наших дней сохранилась только Малая (этому названию уже два с половиной века), а Большая в 1932 году была переименована в Пионерскую.

Следы Монетной слободы до сих пор сохранились в нехарактерной для регулярной планировки столицы чересполицы улиц, многих из которых раньше даже своим названием напоминают о существовавшей Монетной слободе. Большая Монетная улица в начале 1990-х годов вернула свое историческое название – в советское время она была улицей Скороходова. Малая Монетная своего названия в советское время не теряла. Всего же в конце XVIII – начале XIX веков, по данным «Топонимической энциклопедии», в этом районе существовало пять Монетных улиц, которые иногда нумеровались.

В былые времена многочисленные храмы своими шпилями и куполами помогали петербуржцам ориентироваться в лабиринте кривых улиц Петроградской стороны. Однако 1930-х годах этот район города едва ли не больше других пострадал от гонений на церковь - почти все храмы здесь были безжалостны взорваны…

У петербургских слобод была любопытная особенность. Ни в одном российском городе не было прежде Русской слободы, но в многонациональном Петербурге, где мирно уживались много национальных общин, Русская слобода существовала наряду с Греческой, Немецкой, Французской и Татарской. По профессиональному признаку сложились Большая и Малая Морские слободы, а также Кузнечная, Прядильная, Переведенческая и многие другие слободы на Адмиралтейской стороне.

Несколько слов о каждой из них.

Немецкая слобода образовалась в начале XVIII века на левом берегу реки Мойки. По свидетельствам современников, немцы с самого основания Петербурга были одной из самых многочисленных национальных групп в новой столице. В отличие от Немецкой слободы в Москве, здесь русское население жило вместе с немцами и голландцами. Говоря о Немецкой слободе, артиллерийский капитан на русской службе шотландец Брюс отмечал, что в ней «живут все чужестранцы из Европы, тут есть несколько протестантских и один католический молитвенный дом».

По свидетельствам иностранцев, жили здесь генерал-адмирал Апраксин, вице-адмирал Крюйс, все морские офицеры, шлюпочные матросы, большинство придворных служащих царя, иностранные министры, немецкие купцы и ремесленники. Не случайно, что в Немецкой слободе жили не только немцы: славянское слово «немци» поначалу означало вообще всех иностранцев, говоривших на непонятном языке, и лишь позже стало относиться исключительно к немцам.

Проходившая в слободе улица называлась то Немецкой, то Греческой, то Большой Немецкой. Постепенно эти названия ушли в историю, и сегодня это – Миллионная улица (в советское время – улица Халтурина).
Греческая слобода появилась в начале XVIII века правом берегу Мойки, южнее Немецкой слободы и «Финских шхер». Как отмечают историки, состав ее населения отличался большой пестротой, судя по тому, что в черте слободы находились католическая, а также вместе шведская и финская деревянные церкви. Здесь квартировали капитаны, боцманы и другие моряки, которые перебрались в новую российскую столицу из портов Средиземного моря.

Ныне это – территория между Мойкой, Миллионной улицей, Аптекарским и Мошковым переулками. Когда-то на месте Круглого рынка на Мойке находилась рыночная площадь Греческой слободы с деревянными постройками «Харчевного рынка». Страшный опустошительный пожар 1737 года уничтожил этот рынок, и на его месте возникла Аптекарская площадь, названная так по имени «Главной» придворной аптеки, помещавшейся в Греческой слободе.

Татарская слобода появилось одной из первых в Петербурге, поскольку среди первых его жителей оказалось немало татар. Возникла она к северу от Петропавловской крепости за Кронверком и, по словам современников, в ней жили «сплошь татары, калмыки, казаки, турки и другие подобные народы». Татарская слобода служила пристанищем для временных работников, поэтому ее постройки отличались чрезвычайной бедностью. Как отмечали современники, многие дома в слободе были «так малы, что их можно разобрать за два часа и перенести в другое место». Однако были и строения побогаче, в которых, как замечал немецкий очевидец, «такая изящная обстановка, которую вряд ли найдешь в Риме или Париже».

Среди жителей Татарской слободы было много мелких торговцев, и возле нее возник рынок, напоминавший типичный восточный базар – его называли «татарский табор». Среди его товаров преобладало всякое «тряпье». В память о Татарской слободе и сегодня на Петроградской стороне существует Татарский переулок. Не случайно и то, что именно в этих местах, неподалеку от располагавшейся когда-то татарской слободы, в начале ХХ века была выстроена соборная мечеть.

Впрочем, если Татарская слобода за Кронверком просуществовала относительно недолго, то и в дальнейшем татары, кроме высших слоев, селились в Петербурге компактно, а объединялись по местам своего происхождения. «Казанские» и «пензенские» татары жили в Московской части, по Забалканскому (ныне Московскому), Вознесенскому и Измайловскому проспектам, а «нижегородские» выбирали себе квартиры у Пяти углов, на Загородном проспекте. А официанты дорогих ресторанов селились невдалеке от места работы – на престижных улицах Адмиралтейской части…

Французская слобода находилась на Васильевском острове в первые десятилетия существования Петербурга, в районе 2-й и 3-й линий. Петр I, намереваясь устроить на Васильевском острове центр города, отвел здесь места для строительства знатным дворянам, купцам и иностранцам. Он распорядился поселить на острове «нарочитое число ремесленных людей и художников», выписанных в то время из Франции и Германии. Они поселились на 2-й и 3-й линиях особой слободой, которая просуществовала несколько десятилетий, а потом растоворилась в процессе развития города, не оставив даже следов в топонимике города.

Компанейская слобода находилась в XVIII веке примерно на месте нынешней площади Ленина. Тут жили «компанейщики» пивоваренного дела, стояли деревянные амбары, провиантские склады, рынок, сараи. По соседству с Компанейской существовали Бочарная слобода, где жили мастеровые, готовившие бочки для пивоваренных заводов, и Гошпитальная слобода – служащих двух госпиталей.

Госпитальной слободой в XVIII веке называлась территория на Выборгской стороне - от нынешней улицы Лебедева до Сахарного переулка. Здесь жили служащие двух госпиталей, расположенных на Выборгской стороне. Основаны они были еще в петровское время: в 1717 году – Генеральный сухопутный госпиталь, а в 1719 году – Генеральный адмиралтейский госпиталь. При них имелись медико-хирургические школы, в которых велось обучение лекарей и учеников. Работавшие здесь доктора нередко имели широкую известность.

Впоследствии на основе этих двух госпиталей возникла Медико-хирургическая академия – нынешняя Военно-медицинская. А память о Госпитальной слободе еще долго сохранялась в названиях проходившей в ней улиц: до 1858 года Саратовская улица именовалась 1-й Госпитальной улицей, Астраханская – 2-й Госпитальной, а Оренбургская – 3-й Госпитальной.

О существовании Дворцовой (иначе – Придворной) слободы напоминают сегодня названия нескольких улиц в самом центре города, среди которых – Поварской переулок и Стремянная улица. Место под Дворцовую слободу было отведено здесь в 40-х годах XVIII века. Район заселили придворные мастера и служители. Прошло два с половиной века, но память о поварах придворной кухни сохранилась в имени Поварского переулка, а о служителях Конюшенного двора, звавшихся тогда стремянными, - в названии Стремянной улицы.

О существовавшей Кузнечной слободе напоминает сохранившееся название Кузнечного переулка. По мнению историка-краеведа Дмитрия Шериха, к находившимся рядом Дворцовым (Придворным) слободам Кузнечная слобода не имела никакого отношения: «она появилась существенно раньше и была обязана рождением обилию ямщиков в этих краях. Где ямщики, там и лошади. Где лошали, там подковы, а значит, и кузнецы».

На реке Охте, при «пороховых мельницах», существовали Пороховые слободы. За пределами города появились Ямские слободы, которые различались по местам, откуда ямщики прибыли в столицу, - Вологодская, Смоленская, Московская и т.д.

Любопытно, что первая ямская слобода появилась вскоре после основания Петербурга. Она возникла на тогдашней окраине нового града, занимая большую территорию от Невской «першпективной дороги» до начала нынешнего Загородного проспекта. Постройки первой ямской слободы подходили почти вплотную к дороге на Новгород, проходившему по берегу реки Лиги, вдоль современного Лиговского проспекта.

В конце 1720-х годов слободы гвардейских полков потеснили отсюда ямщиков, и она постепенно переместилась на территорию между Новгородским трактом и только еще намечавшейся «Большой загородной дорогой» (нынешним Загородным проспектом). Главная улица второй ямской слободы – это теперешняя улица Достоевская (до 1915 года – Ямская). «Большую Загородную дорогу» с Новгородским трактом соединяла нынешняя Разъезжая улица.

Когда в 1730-х годах граница города отодвинулась за Загородную першпективу, ямская слобода передвинулась на левый берег реки Лиги. Центром новой слободы стала улица, названная вскоре Мохово-Каретной – ныне улица Черняховского. В середине XVIII века вблизи Московской «першпективы» появились еще одна ямская слобода – Московско-Ямская.

Кстати, окрестности Лиговского проспекта, продолжая ямщицкие традиции, еще очень долго служили «извозчичьим районом». «От Обводного канала вплоть до Невского проспекта по обе стороны Лиговки тянутся красные вывески извозчичьих резиденций: гостиницы, трактиры, чайные, закусочные, питейные дома, портерные лавки, ренсковые погреба», - писал в конце XIX века известный столичный журналист, знаток «язв Петербурга» Николай Животов, описавший картины «убожества и грязи» этого «извозчичьего квартала». «Ничего более зловонного, грязного, тесного, смрадного, убого нельзя себе и представить, - замечал он. – Извозчичьи дворы – это злая ирония над цивилизацией XIX столетия»…

В названии нашего разговора звучит слово «тайны». Действительно, о каких же тайнах можно говорить применительно к историческим районам? Поговорим об этом на примере северных окрестностей – нынешних северных районов города, изучением которых я занимаюсь уже много лет. Здесь есть немало артефактов прошлого, чудом уцелевших здесь с давних лет, которые это были пригороды и предместья столицы.

Например, «именной» гранитный валун на нынешней Дрезденской улице, в Удельной, с выбитой на нем надписью «Villa Kumbergia 1865». Откуда он здесь, возле пятиэтажных домов, возведенных в конце 1950-х – начале 1960-х годов?

Когда-то, во второй половине XIX века, большая часть здешних земель, между нынешними Манчестерской и Гаврской улицами, принадлежала купцу Иоганну Андреасу Кумбергу. Он построил здесь и собственную дачу – «виллу», валун возле которой украсил именной надписью.

Пожалуй, впервые этот камень сделал объектом исторического исследования краевед Пукинский, удостоив его внимания в своем справочнике «1000 вопросов и ответов о Ленинграде», изданном еще в начале 1980-х годов. Правда, воспроизводя название, он допустил досадную ошибку, которая впоследствии, с завидным постоянством, переходила из одного источника в другой. Слово «Kumbergia» он прочитал как «Kumberсia», а виной было то, что надпись на камне с давних пор регулярно подкрашивали белой краской, при этом палочку у латинской буквы «g» обычно не замечают, и она превращалась в латинскую «с». Кстати, теперь там все правильно читается.

Что же касается Иоганна Андреаса Кумберга, то он являлся талантливым мастером-бронзовщиком, владельцем известного на всю Россию заведения, изготавливавшего характерные бронзовые изделия того времени – люстры, столовые лампы и прочие художественные изделия, воспроизводившие французские и австрийские модели. По мнению эскспертов, они получались у Кумберга гораздо лучше подлинных.

Известный петербургский журналист Владимир Осипович Михневич в своем фельетонном словаре «Наши знакомые» (1884 г.), составленным из небольших шуточных статеек о современных деятелях, упомянул и торговый дом Кумберга, заметив, что его «правильнее следовало назвать мануфактурным Ноевым ковчегом, так как в нем имелось все: от роскошных вещей – до «кухонной чумички». Жаль только, что трудно найти что-нибудь сходное по цене».

А искусствовед Александр Бенуа, вспоминая свои детские прогулки по Петербургу, отмечал: «путь наш лежал через Морскую, а там меня притягивала огромная роскошная витрина магазина Кумберга (типа позднейших универсальных магазинов)».

Среди изделий фабрики Кумберга были люстры для Казанского собора, созданные в 1862 году, – их можно увидеть и сегодня. Но наибольшую известность Кумберг заслужил в 1861 году своими часами-аллегорией «Благословение России», исполненными по собственной модели купца, что в то время являлось большой редкостью. Часы создали в честь отмены крепостного права, поэтому их корпус увенчивался фигурой, разрывающей цепи рабства и символизирующей «освобождение крестьянства».

За свои изделия Кумберг не раз удостаивался наград, в том числе и на Всероссийской выставке в Москве 1882 года. В ее отчете говорилось, что золотая медаль дана Кумбергу «за усовершенствование в бронзовом производстве, равняющее его изделие с иностранными». Указывалось, что «производство Кумберга найдено было выше, чем у остальных фабрикантов той же специальности».

В конце XIX века Кумберг продал свои земли потомственному почетному гражданину Алексею Ивановичу Осипову – сыну кожевенного фабриканта, беллетристу, редактору и издателю журналов “Крестьянское хозяйство”, “Деревня” и “Баян”. При Осипове «вилла Кумбергия» превратилась в мызу «Прудки», названную так по нескольким красивым прудам, находившимся на ее территории, а вся территория вокруг стала именоваться среди местных жителей «Осиповскими местами». Осипов возвел у прудов хозяйственные постройки, устроил молочную ферму. Сохранились свидетельства, что здесь был даже заповедник фазанов.

В 1908 году Осипов начал распродажу своих владений под дачную застройку, оставив себе только саму усадьбу. В газетах тех лет можно было нередко увидеть объявления о продаже земель на мызе «Прудки» в Удельной. К примеру, одной из них, опубликованное в мае 1911 года в «Петербургском листке», гласило: «Сорок минут от Невского проспекта. В лесном пригородном участке города Петерубрга на мызе «Прудки» (бывшее барское имение Кумбергия) в шести минутах ходьбы от ст. Удельной Финляндской железной дороги».

Знаменитая легенда северных окрестностей - о том, что у подножия Поклонной горы в начале марта 1917 года сожгли труп Распутина, привезенный в Петроград из вскрытой могилы в Царском Селе. С тех пор это место будто бы считается «нечистым». Однако, это не более чем легенда – есть достаточно достоверные свидетельства, что тело «старца» сжигали в Пискаревском лесу, а то, что так и не смогли сжечь, уничтожили в котельной Политехнического института. А у Поклонной горы, возможно, происходило ритуальное сожжение чучела Распутина, который тогда всячески «демонизировался» как одна из культовых фигур свергнутого царского режима.

Но, пожалуй, все-таки самая знаменитая и самая притягательная легенда северных окрестностей – это история про возлюбленных Карла и Эмилию. Их еще называют «Ромео и Джульетта по-петербургски». Были они лютеранами, жили в немецкой колонии. Согласно давнему мифу, родители не разрешали им пожениться, причем не раз отказывали им в этой просьбе. И в конце концов влюбленные, отчаявшись добиться родительского согласия, расстались с жизнь, чтобы навеки воссоединиться на небесах. По одной версии, утопились в ближайшем пруду, по другой – выстрелили друг в друга, по третьей – отправились или даже проткнули друг друга шпагами.

Рядом проходила улица Карла и Эмилии, которую в 1952 году, в ходе очередной волны переименований, назвали Тосненской. А спустя еще примерно десять лет она исчезла во внутриквартальных проездах, когда началась массовая застройка… Несколько лет назад энтузиаст, историк немецкой истории Петербурга Венедикт Григорьевич Бем собственными усилиями установил скромный маленький памятник примерно в тех местах, где когда-то была эта могила – на Тихорецком проспекте, у трамвайного кольца. Так что история продолжается…
Кстати, Карл и Эмилия, скорее всего, были выходцами из ближайшей немецкой колонии – Гражданка. Там эту легенду особенно чтили, слагали даже песни и баллады…

Любопытно, что сегодня краеведение «спустилось» как раз на уровень исторических районов, и именно в этом качестве, как история «малой родины», оно привлекает самую широкую публику. В том числе и тех, кто никогда прежде особенно не интересовался историей города. В первую очередь, историей места своего проживания интересуется молодежь.

Изучению исторических районов сегодня вообще очень помогает интернет. В социальных сетях очень много групп, в которых люди выкладывают фотографии из семейных архивов, запечатлевшие места их детства и юности. Это и 1960-е, и 1980-е годы, и даже 2000-е… Районы так быстро меняются, что даже изображенное на относительно недавних фотографиях уже стало историей. А самое главное – люди в своих группах делятся воспоминаниями о бесценных подробностях бытования своих родных в разные времена.

Что особенно радует – немалую часть самых активных участников таких групп в социальных сетях составляет именно молодежь. Наверное, им важно показать себе и окружающим, что они живут не в «неизвестно где» ― в «спальных», окраинных, «непристижных» районах, а именно ― в исторических районах. Удивительно, сегодня вообще можно заметить небывалую тягу к тому, чтобы через историю своего района, своей улицы, своего двора выразить собственное «я». Прежде такого не было.