Прежде, чем приступить к разговору о повседневной жизни русского офицера, должен сказать, что тема эта мне особенно интересна и дорога. Она одновременно и малоизвестная, и известная широко. Очевидно, что в советское время о царских офицерах писали, что называется, выборочно. Больше всего - о тех, кто считался «хорошим», то есть встал на сторону Советской власти.

К таковым относился, например, видный военачальник, генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов. Он скончался в 1926 году, а уже в 1929 году были впервые опубликованы его мемуары, правда, далеко не полностью. Имя Брусилова стало чрезвычайно популярно в годы Великой Отечественной войны. Тогда выходили в свет посвященные ему популярные брошюры, причем одну из них подготовил видный историк Владимир Мавродин. Поэт Илья Сельвинский, даже, посвятил Брусилову целую драму в трех актах, которая так и называлась: «Генерал Брусилов».

Выходили, конечно, посвященные офицерству научные работы, хотя и немногочисленные. Некоторые из них приобретали большую популярность, оставаясь серьезными исследованиями, они читались почти как роман. Иметь у себя дома, на книжной полке, например, монографию Петра Андреевича Зайончковского «Самодержавие и русская армия на рубеже XIX – XX столетий» было редкой удачей, настоящим счастьем для каждого интересующегося военной историей. Кстати, Зайончковский, один из крупнейших советских историков, сам происходил из семьи военного врача, в детские годы он обучался в 1-м Московском и Киевском кадетских корпусах.

Другая популярная книга – мемуары генерала Алексея Алексеевича Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». В советский период они неоднократно переиздавались и при этом пользовались неизменным успехом у читающей публики. В книжных магазинах за ними выстраивались очереди. Хорошие или это мемуары? Да, конечно. Но дело в том, что это были чуть ли не единственные мемуары царского офицера о царской армии, изданные в советское время.

Были еще, конечно мемуары генерала Александра Самойло «Две жизни», впервые напечатанные Воениздатом в 1958 году, но их знали меньше. В целом надо признать: число опубликованных мемуаров, источников по истории офицерства было крайне невелико.

В то же время художественная литература, кинематограф тиражировали далеко не всегда верный образ офицера, который отчасти определялся официальной идеологией, отчасти – стремлением соответствовать читательским, зрительским вкусам.

В последнее время появилось очень много работ, посвященных русскому офицерскому корпусу. Некоторые из них глубокие и сильные, позволяют обобщить обширные данные и выработать общую картину. Конечно, изложить в одной лекции, в одном очерке все стороны жизни и службы русского офицерства (весьма разнообразного, кстати, по составу) невозможно. Поэтому я остановлюсь на следующих аспектах: образование, то есть, получение офицерами общей и профессиональной подготовки, брак и семья, имущественное положение, некоторые особенности мировоззрения и идеологии.

Совершенно очевидно, что от того, как профессионально подготовлен офицерский корпус, каких он придерживается моральных принципов, зависит боеспособность вооруженных сил и стабильность государства в целом. Поэтому неудивительно, что с первых лет истории регулярной армии правительство заботилось о командном корпусе. Зачатки регулярной армии появляются в России в XVII веке, но оформилась она, конечно, в эпоху Петра Великого. Пётр I в 1712 году издал указ, где есть замечательная фраза: «Сказать всему шляхетству, чтоб каждый дворянин во всяких случаях, какой бы фамилии ни был, почесть и первое место давал каждому обер-офицеру». Иными словами, самый родовитый аристократ, если он не служил, по статусу стоял ниже офицера, пусть, даже, вышедшего из неродовитого дворянства, а то и вовсе из низов. Принцип этот был отчасти декларативен, но сам по себе очень показателен.

Данный подход закрепила петровская «Табель о рангах» 1722 года, которая с некоторыми изменениями просуществовала до 1917 года. Император Петр III и императрица Екатерина II избавили дворян от обязательной службы, даровали им «вольность». Но вовсе не служить, в силу традиций, считалось недостойным, а военная служба ценилась выше «статской», то есть гражданской. Такой подход очень характерен для дворян первой половины XIX века.

Например, Александр Пушкин, характеризуя самого, пожалуй, антипатичного героя комедии Грибоедова «Горе от ума», Молчалина, писал: «Штатский трус в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень забавен». То, есть Чацкий и Скалозуб, хотя и противники по сюжету, но оба офицеры, один - служащий, другой – в прошлом. Но подхалим Молчалин – штатский. И к тому же трус. По справедливому замечанию Юрия Лотмана в первой половине XIX века, «военное поприще представлялось настолько естественным для дворянина, что отсутствие этой черты в биографии должно было иметь какое-то специальное объяснение…».

Многим молодым дворянам офицерская служба перестала казаться столь уж привлекательной. Выходец из небогатого дворянства, литератор Павел Засодимский, например, отмечал в мемуарах: «С начала 60-х годов у нас повеяло новым духом… Офицер в наших глазах утратил свою былую прелесть. Студент стал нашим идеалом: студент великодушен, благороден, смел… Быть студентом считалось почетным».

В середине XIX века разворачивается также процесс активного проникновения в офицерство выходцев из непривилегированных сословий. В начале следующего столетия цитаделью аристократизма остается гвардия, но в армейских полках довольно много офицеров из мещан, детей священников и, даже, из крестьян. Между тем, введение в 1874 году всесословной воинской повинности значительно усложнило служебные обязанности офицеров. Согласно закону, теперь все молодые люди, достигшие определенного возраста, подлежали призыву, если, конечно, не имели льгот. Служили они в сравнении с рекрутами старых времен относительно не долго, максимум шесть лет.

При Петре I солдатская служба была пожизненной, со времен Екатерины II – 25 лет, а в результате военных реформ Александра II – шесть лет самое большое, как правило – меньше. Офицер должен был всего за несколько лет обучить и подготовить солдата, превратить вчерашнего крестьянина в дисциплинированного, стойкого, решительного воина.

Вполне понятно, что по мере роста численности армии, усложнения военной науки, техники, увеличивалась численность офицерского корпуса и росли требования к нему. В сухопутных войсках в 1910 году в России было примерно 42 тысячи офицеров, в 1912-м – почти 48 тысяч. Для сравнения отмечу, что в 2013 году в армии Российской Федерации было 226 тысяч офицеров. Все-таки век назад были совсем другие нормы численности вооруженных сил, хотя перед Первой мировой войной Россия имела почти миллионную армию.
В Российской империи офицеры делились на две большие группы: штаб-офицеры и обер-офицеры. Штаб-офицеры – начиная с чина подполковника и выше, то есть старшие офицеры. Обер-офицеры - от поручика до капитана. Самый младший офицерский чин до 1834 года - прапорщик, а затем подпоручик. Самые высокие чины – «полный» генерал, он обозначался «генерал от…», и дальше шло от какого рода войск: генерал от артиллерии, генерал от кавалерии, генерал от инфантерии, то есть пехоты…

Существовало еще звание генерал-фельдмаршала, но в рассматриваемый период это уже скорее именно почетное звание, нежели собственно чин, и давали его крайне редко, в знак признания заслуг. Скажем, Дмитрий Алексеевич Милютин, занимавший пост военного министра с 1861 по 1881 год, был произведен в генерал-фельдмаршалы в 1898 году, когда давно покинул столицу и проживал почти безвыездно в Крыму. Иногда генерал-фельдмаршалами становились люди, которые в российской армии вовсе не служили, что опять-таки указывает на его «почетный статус». В ХХ веке это звание носили, например, король Черногории Николай I и король Румынии Кароль I.

В центре внимания правительства, конечно, постоянно оставалось военное образование. В первой половине XIX века основным типом военно-учебных заведений, где готовили офицеров, были кадетские корпуса. В них принимали совсем юных мальчиков, которым в процессе обучения давали и общее, и специальное военное образование. Можно сказать, брали ребёнка, а выпускали уже офицера.

В кадетских корпусах первой половины XIX века, царила очень жестокая дисциплина: за малейшие провинности следовали телесные наказания, но зато дети жили в интернате, на всём готовом. Принимали в эти заведения преимущественно сыновей дворян, причем особое предпочтение отдавалось детям заслуженных офицеров.
Кадетские корпуса обходились казне очень дорого, и при этом мест для всех, кого родители или родственники хотели туда отдать, не хватало. Поэтому часто молодой человек шел к офицерскому чину другим путем. Он поступал на военную службу добровольно (не по призыву), нижним чином. Если он был дворянином, то именовался юнкером, а если из иных сословий - вольноопределяющимся. Некоторое время молодой человек служил в строю, потом мог попытаться сдать экзамен на офицерский чин и стать офицером, но не раньше определенного срока.

Стоит вспомнить лермонтовского «Героя нашего времени». Грушницкий, которого Печорин убил на дуэли, по своему чину был именно юнкером. Он имел солдатский «георгиевский крестик» (а не орден святого Георгия, как офицер) и носил «толстую солдатскую шинель». Последнее, впрочем, было «позой», юнкер вполне мог сшить себе шинель из хорошего сукна за собственный счет. Став офицером, Грушницкий торжествует и с восторгом восклицает: «О, эполеты, эполеты! Ваши звездочки, путеводные звездочки!». Лишенный тяги к карьере, Печорин по этому поводу иронизирует, но получение офицерского чина, действительно, было важным событием.

Подвергались критике также кадетские корпуса, и опять-таки не без оснований. Прежде всего, выдвигался тезис о недопустимости ранней профессионализации, о том, что многие мальчики, попадают в корпуса рано, когда их склонности еще не сформировались, а становиться им в любом случае приходится офицерами.
Кроме того, критики кадетских корпусов указывали, что закрытые в интернатах, воспитанники не получают представления о настоящей армейской службе. Об этом очень резко отзывался, в частности, упомянутый выше генерал Дмитрий Милютин.

В 1860-1870-е годы, в эпоху «великих реформ», по инициативе Милютина была проведена кардинальная модернизация военно-учебных заведений. Сам Милютин считал, что в военном ведомстве должны остаться только специальные учебные заведения, которые давали бы профессиональную военную подготовку. «Воспитание отроков, - утверждал министр, - должно совершаться дома и в заведениях гражданских. Заведения же собственно военные могут существовать только с одной целью: доставлять научное, специальное образование тем молодым людям, кои почувствовали в себе призвание к военной службе».

Однако полностью отказаться от общеобразовательных учебных заведений в военном ведомстве было невозможно, по меньшей мере, в силу двух причин. Во-первых, кадетские корпуса, принимая в свои стены несовершеннолетних, выполняли благотворительную функцию. Они освобождали офицеров от расходов на обучение и содержание сыновей. Между тем, материальное положение большинства офицеров было незавидным (об этом речь пойдет далее). Во-вторых, ведомственные общеобразовательные школы могли обеспечить специальные, военные, учебные заведения неким минимумом абитуриентов. Как говорилось выше, Крымская война уронила престиж офицерской службы.

Военное руководство опасалось, что молодые люди из гимназий, частных пансионов, получившие домашнее образование, просто не пойдут в военно-учебные заведения. Чиновник военного ведомства Линденбаум очень ясно выразил эти опасения в ходе подготовки реформы. Он писал: «…Из числа окончивших гимназический курс молодых людей весьма немногие посвятят себя военной службе. Очевидное охлаждение к военной службе, все более и более проявляющееся между молодежью настоящего времени, заставляет даже опасаться, что специально-военные училища будут почти пусты».

В итоге реформа военно-учебных заведений в 1860-1870-е годы носила компромиссный характер, она базировалась на принципах, разработанных Милютиным, и одновременно включала элементы, далекие от идей министра. На основе кадетских корпусов были сформированы общеобразовательные военные гимназии и специальные военные училища. В военные гимназии принимали детей дворян, не младше десяти лет, курс продолжался семь лет. Юноши, успешно завершившие обучение, переводились в военные училища с двухлетним сроком обучения. Выпускники военных училищ получали чин подпоручика и направлялись на службу в армию.
Кроме того, в военных округах (а по инициативе Дмитрия Милютина вся страна была разделена на военные округа) были созданы юнкерские училища. Как и училища военные, они давали специальную подготовку. Но в них принимали не выпускников военных гимназий, а юнкеров и вольноопределяющихся из строя. Кроме того, в юнкерские училища могли поступать унтер-офицеры (то есть нижние чины), отслужившие в строю определенный, довольно длительный, срок.

Питомцы военных училищ тоже именовались юнкерами, тем не менее, между военными и юнкерскими училищами существовали значительные различия. Курс юнкерских училищ носил прикладной характер, был немного проще курса военных училищ. Предполагалось, что их выпускники будут служить преимущественно на строевых должностях. В военных училищах обучали так, чтобы выпускники в дальнейшем, пусть через много лет, могли занимать штабные и высшие командные должности.

Один из военных деятелей 1870-х годов очень четко определил разницу между училищами двух типов. «Для выполнения текущих обязанностей строевого офицера, - писал он, - достаточно весьма небольшого образования. Юнкерские школы могут вполне удовлетворить этой цели. Военные же училища должны составить рассадник военного образования в наших войсках».

В 1881 году революционерами-террористами был убит император Александр II. Его сын и преемник Александр III не разделял убеждений своего отца и отправил всех либеральных министров в отставку. Ушел со своего поста и Милютин. Новым военным министром стал генерал от инфантерии Петр Семенович Ванновский. Современники единодушно оценивали его как человека решительного, жесткого, очень требовательного. По словам генерала Крыжановского, Ванновский был человек «крайне недоверчивый и подозрительный», но при этом обладал «железным характером и ясным умом».

Ванновский считал, что военные гимназии не готовят юношей к поступлению в военное училище в смысле воспитания, не дают им представления о будущей их службе. По его инициативе, военные гимназии были переименованы в кадетские корпуса. Они сохранил общеобразовательные программы, но в организации, воспитательной системе значительно усилился военный элемент. Воспитанники (кадеты) делились на роты с офицерами во главе, подчинялись строгой дисциплине, много внимания стало уделяться строевой подготовке. На воспитательские должности в корпуса назначались исключительно офицеры.

Кроме того, Ванновский утвердил принцип, который начал реализовывать уже Милютин в конце пребывания на министерском посту. В кадетские корпуса на казенные вакансии стали принимать почти исключительно сыновей офицеров и чиновников военного ведомства. Не дворян как таковых, хотя значительная часть офицеров принадлежала к дворянству, а именно военнослужащих. У дворянина, никогда не находившегося на военной службе, перспектив пристроить сына в кадетский корпуса, почти не имелось.

Организация, структура военных училищ, в те годы, когда пост военного минпистра занимал Ванновский, изменились мало. Всего было три общевойсковых училища: 1-е Павловское и 2-е Константиновское а Санкт-Петербурге, 3-е Александровское – в Москве. Затем имелись специализированные училища: Николаевское кавалерийское, Михайловское артиллерийское, Николаевское инженерное. Срок обучения в артиллерийском и инженерном училищах составлял три года. Выпускник какого-либо из общевойсковых училищ, решив связать судьбу с артиллерией или инженерной службой, мог поступить прямо в третий, старший класс соответствующего училища. В 1894 году 2-е Константиновское училище тоже стало артиллерийским.

Юнкерские училища, напротив, менялись очень сильно. С развитием военного дела, техники, строевому офицеру стало не хватать того «небольшого образования», которое раньше считалось достаточным. Поэтому программы юнкерских училищ постепенно расширялись, сближаясь с программами военных училищ. В конце концов, в 1910 году все юнкерские училища получили наименование «военных». Но принимали они, по-прежнему, вольноопределяющихся.

Каждое военное училище имело свои традиции, можно сказать, свой «стиль». Павловское училище получило свое имя в честь императора Павла I, его начальником некоторое время состоял Петр Семенович Ванновский. Возможно, в силу этих обстоятельств в Павловском училище всегда ценились строжайшая дисциплина, выправка. «Павлоны», как называли питомцев училища на тогдашнем арго, - службисты, строевики, само училище в шутку называли «Академией шагистики».

Во 2-м Константиновском училище, строевыми упражнениями, конечно, не пренебрегали, но очень гордились знаниями в точных науках. Это было, так сказать, интеллектуальное училище. Напротив, в Николаевском кавалерийском училище юнкера бравировали «лихостью», а к наукам отношение сложилось своеобразное. Окончивший это училище в 1914 году Анатолий Марков вспоминал: «К химии, артиллерии, фортификации и прочим «некавалерийским» наукам можно было относиться с небрежностью, зато науки, имевшие прямое отношение к службе кавалерии, как езда, вольтижировка, военно-саперное дело, иппология и другие должны были изучаться не за страх, а за совесть и манкировать ими или – на юнкерском языке – «мотать» , считалось непозволительным; и молодежь за попытки к этому строго наказывалась старшим курсом».

Офицеры, прошедшие кадетские корпуса и военные училища, считались лучшей частью офицерского корпуса или, как образно писал современник, «теми дрожжами, на которых всходило пышное тесто русского офицерства». Но было их относительно немного. Большую часть офицеров составляли выпускники гораздо более многочисленных юнкерских училищ. После введения в 1874 году всесословной воинской повинности, именно юнкерские училища стали теми воротами, через которые вливались в офицерский корпус представители непривилегированных сословий. Картина могла выглядеть так: сын крестьянина (купца, ремесленника и др.), не дожидаясь призыва, поступает на службу вольноопределяющимся. Через некоторое время он может сдать экзамен и поступить в юнкерское училище. А успешное окончание юнкерского училища дает право на офицерский чин.

В подтверждение стоит привести статистику: в юнкерских училищах по состоянию на 1892 год училось 20% мещан, крестьян вместе с казаками - 23%. На 1900 год крестьян посчитали отдельно от казаков, тогда они составляли почти 19% обучавшихся. И ведь почти все они станут офицерами! Эту сторону жизни императорской армии современные авторы, писатели часто недооценивают.

Кстати, отец одного из главных лидеров белого движения, Антона Ивановича Деникина, Иван Ефимович Деникин был по происхождению крепостным крестьянином, который выслужил чин майора. Правда, он строил военную карьеру еще до появления юнкерских училищ и прошел очень трудный путь. Чин прапорщика он получил лишь в 49 лет в 1856 году.

А вот для сравнения - как развивалась служебная карьера крестьянского сына Павла Петрова в начале ХХ века. В октябре 1903 года, в 21 год, он сдал экзамен на звание вольноопределяющегося и в таковом качестве был зачислен в 93-й пехотный Иркутский полк. Из пехотного полка Петров поступил в Санкт-Петербургское юнкерское училище, по окончании которого в марте 1906 года получил чин подпоручика и был зачислен в 3-й Финляндский стрелковый полк. В этом полку он прослужил до 1910 года, затем обучался в Академии Генерального штаба. Накануне Первой мировой войны Павел Петров носил чин капитана. Стоит особо повторить, речь идет о сыне крестьянина-середняка из небогатой Псковской губернии. В Гражданскую войну Петров активно участвовал в белом движении и был уже генерал-майором.

Постепенно в армейских полках накапливались незнатные офицеры. Военный публицист Пильский писал в 1906 году об армейских полках: «Сами офицеры большей частью нищи, незнатны, многие из крестьян и мещан, дьяконовых детей». Сказанное, конечно, не относится к гвардии.

Возвращаясь к кадетским корпусам, стоит отметить, что в них давали военное воспитание во всех смыслах этого слова. Офицеры-воспитатели читали кадетам, будущим юнкерам, книги по военной истории, проводили с ними беседы на темы, связанные с историей армии, долгом военнослужащего, воинскими традициями. Всемерно старались внушить особые, корпоративные, ценности.

В связи с этим были очень интересные правила. Например, кадетам запрещалось шить мундиры из собственной ткани, собственного материала, чтобы не было видно имущественное неравенство. Ведь в кадетском корпусе зачастую учились рядом сыновья родовитого аристократа и капитанов из заурядных армейских полков, круглые сироты, находившиеся на полном казенном иждивении. И вот, чтобы различие в происхождении, достатке не бросалось в глаза, запрещалось шить одежду из собственной ткани.

Большинство кадетов, действительно, ощущали себя членами одной, большой семьи. Воспитанник Орловского кадетского корпуса Григорий Месняев отмечал в мемуарах: «Кадетская спайка всегда основывалась на чувствах абсолютного равенства между кадетами, сын армейского капитана и сын начальника дивизии, кадет, носящий громкую историческую фамилию и носящий самую ординарную, богатый и бедный, русский, грузин, черкес, армянин или болгарин, все в стенах корпуса чувствовали себя абсолютно равными».

Для офицеров вообще огромную роль играла принадлежность к тому или иному учебному заведению - кадетскому корпусу, училищу. Бытовало такое забавное выражение: однокорытник. То, есть, в юности похлебали из одного корытца. Закончившие одно учебное заведение обычно хорошо друг друга знали. Кстати, у питомцев военных училищ были занятные прозвища: питомцы Константиновского училища назывались констапупы, Павловского – павлоны, Александровского – александроны, Михайловского артиллерийского – михайлоны. Так вот, кто ты, александрон или констапуп, играло очень большую роль при общении в офицерской среде.

Высшее военное образование офицеры получали в военных академиях: в Николаевской академии Генерального штаба, Михайловской артиллерийской и Николаевской инженерной академиях.

Принадлежность к определенной воинской части, к полку, как и принадлежность к учебному заведению, являлась для офицера важнейшей характеристикой. Полк – это семья, такую установку давали и официальные документы, и традиция. Особенно сильно верность полку была развита в гвардии. Там каждый полк имел богатейшую, славную историю, принадлежать к нему – большая честь. Поэтому, переход из одного гвардейского полка в другой, часто воспринимался однополчанами как измена. Такой переход вполне мог иметь для репутации самые плачевные последствия.

Генерал Борис Геруа, который начинал службу в Лейб-гвардии Егерском полку, вспоминал, что командовавший гвардейскими егерями в 1880-е годы генерал Долуханов, когда был чем-то доволен, говорил: «Ну вот – это егерство!». Соответственно, что-то не «егерское» ценилось ниже.

Выпадать из общего «стиля» полка считалось недопустимым. Трубецкой писал о гвардейских кирасирах Ее Величества: «У очень многих в разговоре чувствовалась совершенно одинаковая аффектированность речи. На всех лежала как бы одинаковая печать полка… Почти все были причесаны одинаково, с гладко зализанным и лощеным английским пробором. Почти все выглядели ловкими и гибкими. Кителя и рейтузы на всех были пригнаны удивительно ладно и изящно, свидетельствуя о высокой квалификации скроивших их портных».

Кстати, кирасиры Ее Величества именовалась, неофициально, «синими кирасирами», по цвету приборного сукна. Были еще гвардейские кирасиры Его Величества, «желтые кирасиры». Два эти полка, близкие по происхождению, вместе с тем, очень конкурировали за первенство в подготовке, отваге, внешней красоте.

Впрочем, все гвардейские полки ценились, среди военных высоко. Упомянутый ранее, генерал Спиридович вспоминал, как обучаясь в Нижегородском кадетском корпусе, он сам и соученики грезили о гвардии. «В корпусе, - пишет Спиридович в мемуарах, - почти все были дети простых армейских офицеров. Гвардия рисовалась для нас особенно красивой, почетной и в ореоле славы». Вот только попасть в гвардию удавалось далеко не всем. Для этого нужны были и знатное происхождение, и немалый достаток.

Здесь стоит обратиться к вопросу о материальном положении офицеров. Каким оно было? Надо сразу признать: у большинства далеко неблагополучным. На широкую ногу жили гвардейцы. Но в гвардию шли в основном богатые люди. Там офицеры не получали много, они служили в гвардии, так как имели для этого средства. Борис Геруа, например, вспоминал: «Даже в скромных гвардейских полках, к каковым принадлежал и Лейб-гвардии Егерский, нельзя было служить, не имея никаких собственных средств или помощи из дому. В некоторых же полках, ведших важный и широкий образ жизни, необходимый добавок к жалованью должен был превышать последний в 3-4 раза и больше». То есть офицеру-гвардейцу для поддержания статуса требовалось в три раза больше денег, чем он получал за службу.

На гвардейце лежало множество формальных и неформальных обязательств. Он должен был шить себе великолепный мундир у самых лучших портных, в театре занимать хорошие места, не пользоваться дешёвым извозчиком, только лихачом, ездить в поезде исключительно 1-м классом. Был узкий круг ресторанов, где он мог пообедать или устроить пирушку. В Петербурге к таковым относились: «Медведь», «Контан», «Кюба», «Донон». Служивший в «желтых кирасирах» полковник Николай Петровский вспоминал: «…Заняв столик для завтрака, обеда или ужина, было обязательно потребовать флакон или «вино», то есть бутылку шампанского (это минимум), которая стоила 12 рублей».

Для сравнения: по нормам 1899 года оклад подпоручика составлял 55 рублей в месяц. Значит, на месячное жалование не купить было и пяти бутылок этого элитного вина. Неудивительно, что тот же Петровский вспоминал: «…Холостому корнету (низший офицерский чин в кавалерии – А.М.), буквально ничего себе не позволявшему из необязательных удовольствий, надо было иметь своих денег минимум 3 000 рублей в год. Большинство офицеров имело больше, а некоторые имели и по 30 000 рублей». Тридцать тысяч - совершенно колоссальная по тем временам сумма. Повторюсь, служба в гвардии стоила дорого.

В армейских полках богатые, состоятельные офицеры являлись большой редкостью. Здесь казенный оклад, денежное довольствие служил именно источником существования, причем скудным источником. Хорошо знавший военный быт протопресвитер (главный священник) армии Шавельский писал в мемуарах: «Офицер был изгоем царской казны… Офицер получал нищенское содержание, не покрывавшее всех его неотложных расходов. И если у него не было собственных средств, то он – в особенности если был семейным – влачил нищенское существование, не доедая, путаясь в долгах, отказывая себе в самом необходимом».

Денежное довольствие офицера включало в те времена четыре составляющих:

1. Собственно жалование,
2. Столовые деньги (на питание),
3. Добавочные (если у него был высокий чин, позже их стали называть деньги на представительство),
4. Квартирные (на съем квартиры).

Согласно вышеупомянутым нормам 1899 года, подпоручик имел оклад (столовые и жалование) 660 рублей в год, то есть 55 рублей в месяц. Много это или мало? Зарплата рабочего могла колебаться в очень широких пределах, в зависимости от квалификации и предприятия. Часто она составляла 15-17 рублей, но могла достигать и 60-70 рублей в месяц. При этом у офицера было много обязательных трат, которых у рабочего не было, о чем речь пойдет немного позе.

По нормам 1899 года поручик получал в год 720 рублей в год, штабс-капитан – 840, капитан (командир роты) – 1 260, подполковник – 1 740, полковник – 3 900 рублей. Таким образом, улучшение материального положения было связано с движением к штаб-офицерским чинам и, особенно, с переходом в штаб-офицеры. Генералы, конечно, получали весьма солидное жалование. Например, генерал-лейтенанту, командиру дивизии, полагалось 7 800 рублей, а, если он командовал корпусом, добавлялось еще 1 500 рублей «на представительство».

Но до генеральского чина надо было еще дойти, а на ранних этапах карьеры офицеру очень часто приходилось «затягивать пояс». В 1898 году на страницах журнала «Разведчик» (его выпускал издатель Березовский, в прошлом военный) некий младший офицер, который разумно не подписался, опубликовал свои доходы и расходы.
Расходы он разделил на три категории: обязательные, необходимые и нужные. Заметьте, никаких «желательных» расходов, ничего из разряда «А мне, хочется…». Более того, автор статьи специально подчеркивал: «…Я четыре года офицером, не пью, не курю, ни во что не играю… Жизнь веду вполне нормальную: полк наш расположен в глуши, где нет никаких увеселительных мест, нет даже театра, в отпуск езжу один раз в два года…». То есть, о излишествах и речи нет.

Итак, обязательные расходы. Это то, что вычитается из жалования офицера в обязательном порядке: взносы в так называемый «заемный капитал» (кассу взаимопомощи), членские взносы в полковую библиотеку, аптеку и др. Всего выходило 7 рублей 70 копеек в месяц.

Вторая группа - необходимые расходы. Здесь модно выделить расходы бытовые, поглощавшие 31 рубль в месяц. Это: оплата обедов в офицерском собрании (9 рублей), плата полковому портному за починку одежды (7 рублей), покупка хлеба и булок, часто взамен ужина (2 рубля), покупка в полковой лавке чая, сахара, керосина, ваксы, марок, бумаги и прочего (7 рублей), плата полковому сапожнику за починку обуви (3 рубля) и прачке за стирку белья (2 рубля), посещение бани 2 раза в месяц (40 копеек), стрижка и бритье (60 копеек).

К этим расходами примыкала покупка мелких офицерских вещей (перчатки, шарф, погоны, темляк), на что требовалось 1 рубль 50 копеек в месяц. К необходимым расходам относились также взносы на различные праздники и торжественные обеды (по поводу ухода однополчан, Пасхи, Рождества, полковой праздник и др.). Сугубо формально от них можно было отказаться, но именно формально. Такой отказ означал противопоставление себя полку. Съедали эти «праздничные расходы» 1 рубль 50 копеек в месяц.

Третий разряд расходов – «нужные». По расчету автора, они составляли 8 рублей 50 копеек в месяц. Сюда входили расходы на ужин («хотя бы через день»), покупка газет, журналов, книг, посещение любительских спектаклей и концертов.

Всего, как показывал автор статьи, при самых скромных расходах (офицер, даже, не имел возможности нормально питаться, ужин – через день), требовался бюджет не менее чем 50 рублей на месяц. То есть он покрывал все денежное содержание, не считая квартирных денег.

Но расходы, указанные в статье, - это текущие расходы. В них не вошли, к примеру, суммы на пошив обмундирования. А оно стоило дорого. Скажем, обычный, сшитый не сверхмодным портным, мундир стоил около 45 рублей и служил три года. Сюртук обходился в 32 рубля. Россия, как известно, была страной аграрной, и промышленные товары, включая одежду, были дорогими. В целом, армейский офицер с невысоким чином постоянно нуждался в деньгах.

Периодически военное руководство страны принимало меры для повышения офицерского жалования, но таковое постоянно отставало от роста цен. Отставали также квартирные деньги. В 1895 году «Разведчик» с горькой иронией писал, что в Москве квартирных денег хватит только на дрова.

Правда, можно было взять квартиру, как говорили тогда, «натурой». То есть получить вместо денег казенное жилье. Но здесь качество иногда оставляло желать много лучшего.

Речь здесь идет, надо подчеркнуть, о генерале. Офицеры с невысокими чинами,тем более, часто оказывались в непростых «жилищных» условиях. Хотя, конечно, высокопоставленные военнослужащие обладали весьма обширным, хорошим жильем.

После оценки жалования надо немного сказать об офицерских пенсиях. Ведь офицер выходил со временем в отставку, и ему на что-то надо жить. В 1859 году было утверждено положение о так называемой эмеритальной кассе. В неё платили взносы все офицеры в обязательном порядке: 6% от жалования высчитывалось в эмеритальную кассу, отказаться от этой платы было нельзя, а жалование становилось ещё меньше. Что касается размеров самой пенсии, то она назначалась по очень сложным критериям: были особые табели, в зависимости от должности, срока службы, наличия заслуг. Если офицер погибал на службе, то на особую пенсию могла рассчитывать его вдова.

Большинство офицеров, повторюсь, жили очень небогато. Тем не менее, в большинстве своем они высоко ценили военную службу, считали ее почетной и гордились ею. Мундир офицеру, простите за каламбур, был дорог не только по цене. Он пользовался уважением как символ принадлежности к воинскому сословию.

Конечно, в этих словах много юношеского максимализма, но уважение к мундиру – важная черта офицерской идеологии. Кстати, среди кадет самым страшным наказанием считалось снятие погон за проступки. Их срезали перед строем ножницами, и такой кадет чувствовал себя абсолютно униженным, оскорбленным.

Был такой случай: в Псковском кадетском корпусе с одного кадета решили снять погоны: он, правда, сильно провинился, назвал офицера-воспитателя «поганой сволочью». Когда мальчику объявили о снятии погон, он упал на пол, стал кричать, что пусть его лучше отправят в Вольскую школу, только не срезают погоны. А Вольская школа – это исправительное заведение, попасть туда было гораздо хуже, чем потерять погоны на какое-то время. Кадета, этого звали Бронислав Корчиц, впоследствии он стал офицером, хорошо служил в 90-м пехотном Онежском полку и, в годы Первой мировой войны, был убит в бою с неприятелем.

В годы революции вставшие на ее сторону солдаты и матросы силой срывали с офицеров погоны, а офицеры иногда рисковали жизнью, чтобы погоны сохранить. А бывало, что и платили за них жизнью.

В заключении немного стоит поговорить о делах семейных, о браке. По данным 1910 года, во всем офицерском корпусе Российской империи холостяки насчитывали 56,3%. Данное обстоятельство, разумеется, было не случайным. Дело в том, что на право вступить офицеру в брак существовали очень серьезный ограничения. Высшее военное руководство довольно логично считало, что, во-первых, если офицер обременен семьей, это скажется на его служебных обязанностях, во-вторых, если офицер не будет содержать достаточно хорошо семью, то он уронит достоинство офицера. Поэтому семейно-брачные дела нужно контролировать.

Надо сказать, что задолго до того времени, о котором мы говорим, контроль начался. Так, еще в 1722 году Пётр I запретил гардемаринам жениться без разрешения Адмиралтейской коллегии. В 1764 году Екатерина II утвердила инструкцию полковнику пехотного полка. В ней офицеры, желавшие вступить в брак, должны были подавать соответствующий рапорт командиру своего полка. Были ограничения для бедных офицеров, которые были не в состоянии содержать семью.

Если же перейти к более поздним временам, то в 1856 году Александр II создал целый комитет для разрешения вопросов об офицерских браках. В нем работали заслуженные генералы, видные деятели русской армии. Рассматривали вопрос, сколько у офицера должно быть дохода, чтобы он мог вступить в брак, и в каком он должен быть возрасте. Мнения были весьма разные.

Хорошая фраза. Бедные офицеры женятся на дочерях либо бедных чиновников, либо если отцы невест разбогатели, то уж, наверное, какими-то нехорошими путями. Поэтому они девушки невоспитанные, и чему ребёнка научат - дело совершенно тёмное.

В 1890-е годы офицер должен был получать для вступление в брак разрешение своего прямого начальства. Он представлял называемый реверс – документ о доходах, либо должен был иметь определённое жалование. В итоге возникала масса неприятных ситуаций.

Скажем, очень часто офицер и его спутница жили невенчанные и вступали в брак, когда офицер уже достигал необходимого чина с достойным жалованием, или получал возможность представить реверс. Об этом очень интересно и много писал Антон Деникин в записках о старой армии.

Иногда ради урегулирования брачного вопроса офицеры переходили в части, где нравы были попроще, а начальство - поснисходительнее. В очень тяжелом положении оказывались рождённые вне брака дети, потому что их нельзя было представить как законных. А иногда бывало так, что позже родители вступили в брак, но над ребёнком тяготело клеймо внебрачного и незаконного.

Но если мы говорим о гвардии, где были деньги, реверс представить было можно без проблем, возникала новая трудность: дело в том, что в гвардейских полках офицер должен был представить кандидатуру невесты на рассмотрение не только командира, но и полкового собрания. И оно решало, достойна ли невеста такого гвардейца. Иногда рассматривали родословную в мельчайших подробностях, прошлое женщины, её манеры, образованность.

Алексей Игнатьев в мемуарах сообщал о происшествии в Лейб-гвардии Кавалергардском полку: «Моему товарищу князю Урусову, женившемуся на дочери купца Харитоненко, пришлось уйти из полка. Ему запретили являться на свадьбу в кавалергардском мундире». То есть его не только из полка попросили уйти, но и сказали, что когда венчаться будешь - кавалергардский мундир изволь не надевать. Надо сказать, что впоследствии Урусов вернулся на службу.

В заключение – немного о мировоззрении офицерства. В первую очередь надо сказать, что офицерский корпус не был единым. Вчерашний крестьянин, прошедший юнкерское училище, и князь Урусов, служивший в Лейб-гвардии Кавалергардском полку, конечно, существенно отличались друг от друга по вкусам, привычкам, воспитанию, достатку.

Отчасти для русского офицерского корпуса были характерны разобщённость и кастовость. С одной стороны, все себя ощущали членами одной офицерской семьи. С другой – категории, различные группы. Гвардейцы всегда держались особняком, иногда возникали сложные коллизии. Скажем, гвардейцев иногда назначали командирами армейских полков. Армейские офицеры к таким пришлым красавцам относились осторожно. Случалась очень редкая обратная коллизия – когда гвардейским полком командовал не коренной гвардеец. Гвардейцы к этому относились ещё более настороженно и очень редко принимали чужаков в свою среду.

Были противоречия между некоторыми родами войск - пехота, кавалерия, артиллерия находились между собой в сложных отношениях с младых ногтей. Совершенно определенную касту составляли офицеры Генерального штаба. В 1832 году по инициативе Николая I в России была открыта Военная академия, позже преобразованная в Академию Генерального штаба. Это было высшее военно-учебное заведение, туда поступали офицеры, уже послужив где-то в строю. В Академии были сложнейшие программы, но именно её выпускники занимали штабные должности, они же в основном служили в военном министерстве. Но опять-таки отношения между армией и генштабистами были сложные. Армейцы называли генштабистов «моментами», намекая на якобы привычку всё легко решать в один момент.

В то же время, разумеется, были общие черты. Остановлюсь на мировоззрении офицеров, несмотря ни на что, о чём мы говорили выше. Конечно, с детства в них воспитывалось преданность присяге, престолу. Большую роль играл принцип личной чести. Как ни странно, в XIX веке в русском офицерском корпусе произошла очень необычная и странная вещь. Речь идет о фактическом узаконении дуэли. Дуэли в России появились в середине XVII века – как иностранное новшество. Пётр I строжайше запрещал дуэли. Воинский артикул предусматривал смертельную казнь через повешение каждому, вышедшему на поединок. Если кто-то был убит на дуэли, то по петровским законам, труп полагалось повесить вверх ногами в назидание прочим. Тем не менее, дуэли были при Петре, были и после.

Широкое распространение дуэли получают в начале и в середине XIX века, когда они становятся в военной среде просто массовым явлением, об этом есть замечательная книга Якова Аркадьевича Гордина «Дуэли и дуэлянты». Русский поединок отличался очень короткой дистанцией выстрела. Если французы стреляли с 30-35 шагов от барьера, то в России – с 6-10 шагов от барьера. То есть дуэлянту нужно было колоссальное хладнокровие, а решал всё рок, судьба, а вовсе не искусство стрелять.

Во второй половине XIX века поединки пошли на спад. Против них была развёрнута сильная компания, направляемая военным министром Милютиным, а затем, в конце столетия, происходит интереснейшая вещь: дуэль реабилитировали. В 1894 году она была официально легализована военным законодательством. Офицерам разрешили драться на дуэлях, но по очень интересному правилу: по решению офицерского суда чести. Подаете в суд свое дело, он рассматривает и решает, достойна ситуация поединка или не достойна. Если достойна, то стреляетесь на общих правилах, а вот отказаться от такой дуэли считалось позорным…

Для многих офицеров было понятно такое явление, как предубежденное отношение к штатским. Об этом написано очень много, штатских называли шпаками, в целом недолюбливали, среди юнкеров ходила такая песенка: «Терпеть я штатских не могу и называю их шпаками, и даже бабушка моя их бьет по морде башмаками». Но всё-таки надо признать, что отношения между военными и штатскими обострялись, когда в стране нарастал кризис.

Примером такого обострения была первая русская революция 1905-1907 годов. Такого рода перекосы были полностью ликвидированы в Первую мировую войну, когда появились офицеры военного времени - наскоро произведенные в офицеры чиновники, которые широкими потоками влились в русское офицерство.

Несмотря на все трудности, большинство русских офицеров служили честно, проявляли удивительные примеры мужества, что доказали войны начала XX века. Чтобы у вас не сложилось впечатление, что все офицеры были только заняты службой, замечу: были Русское Военное историческое общество, Общество ревнителей военных знаний, многие офицеры были членами других обществ, вплоть до садоводческих.

Русское офицерство жило трудно, но служило доблестно.