Саша Зайцева
Ссылка на вдохновение: что находят поэты
в Сибири?
в Сибири?
Продовольственная комиссия Военного совета Ленинградского фронта.
Фото Ben den Engelsen on Unsplash
Наш разговор посвящен людям, которые не по своей воле оказались в Сибири - территории таинственной не только для зарубежных исследователей русской литературы, но даже для жителей России. Курьезная ситуация была как-то: один молодой человек в Петербурге мне сказал: «Новосибирск? А, знаю, это где-то под Благовещенском». Но, на минуточку, между этими городами поезд четыре дня идет!
Жители столиц не всегда представляют, что такое Сибирь, насколько она велика. И в культуре Сибирь остается неким «ссыльным регионом». Это, действительно так, такова наша история и, возможно, поэтому у нас нет представления, что в Сибири могут быть таланты масштаба Есенина, Пушкина или Маяковского. Это не значит, что их там нет. Мы их как будто просто игнорируем по привычке: если раньше их не включали в учебники литературы, то зачем что-то менять теперь?
Эта лекция – своего рода дань уважения потрясающим сибирским талантам, а также попытка расширить наши представления о Сибири. Это не просто регион, откуда мы берем нефть и потом за этот счет живем. И не просто далекий край, куда ссылали преступников. Сибирь – это место, которое имеет еще очень важную культурную составляющую для нашей истории. В частности, сегодня я упомяну двух сибиряков, чьи стихи включены в «Антологию русской поэзии», изданную в Лондоне, но при этом их нет в истории русской поэзии в школьной программе. Вот такая ирония судьбы…
Итак, первый наш герой – это потрясающе красивый парень Павел Васильев. Если вы сделаете несложные арифметические вычисления, вы поймете, что он прожил всего 27 лет, а дата его смерти – 1937-й год, и наверняка вы уже сразу понимаете, как закончилась его жизнь. Он был расстрелян.
Это уникальный поэт, талант которого меня поражает: сколько бы я его ни читала, я всегда это делаю с удовольствием и восхищением. Мандельштам говорил: «На моем веку есть всего четыре поэта, это Анна Ахматова, Марина Цветаева, я и Павел Васильев». Простим Осипу Эмильевичу свойственное многим поэтам некоторое себялюбие, но все-таки, показательно, кого он называл кроме себя.
Эта лекция – своего рода дань уважения потрясающим сибирским талантам, а также попытка расширить наши представления о Сибири. Это не просто регион, откуда мы берем нефть и потом за этот счет живем. И не просто далекий край, куда ссылали преступников. Сибирь – это место, которое имеет еще очень важную культурную составляющую для нашей истории. В частности, сегодня я упомяну двух сибиряков, чьи стихи включены в «Антологию русской поэзии», изданную в Лондоне, но при этом их нет в истории русской поэзии в школьной программе. Вот такая ирония судьбы…
Итак, первый наш герой – это потрясающе красивый парень Павел Васильев. Если вы сделаете несложные арифметические вычисления, вы поймете, что он прожил всего 27 лет, а дата его смерти – 1937-й год, и наверняка вы уже сразу понимаете, как закончилась его жизнь. Он был расстрелян.
Это уникальный поэт, талант которого меня поражает: сколько бы я его ни читала, я всегда это делаю с удовольствием и восхищением. Мандельштам говорил: «На моем веку есть всего четыре поэта, это Анна Ахматова, Марина Цветаева, я и Павел Васильев». Простим Осипу Эмильевичу свойственное многим поэтам некоторое себялюбие, но все-таки, показательно, кого он называл кроме себя.
Павел Васильев
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Так что Павел Васильев – это не поэт «второго порядка». Но, к сожалению, мы не знаем его имя так, как того же Есенина или Маяковского. С чем это связано? К сожалению, это очень грустная история про то, что можно быть великим талантом, но остаться почти незамеченным в своей стране до сих пор. Хотя прошло уже достаточно много времени, и можно было бы расставить приоритеты…
Павел Николаевич Васильев родился в 1909 году в Зайсане Семипалатинской губернии – сейчас это территория Казахстана, а тогда – Российской империи. Он родоначальник героического периода в русской литературе – «эпохи побеждающего в человеческой душе коммунизма», как говорил о нем исследователь Сергей Антонович Клычков. И самое грустное, что именно «побеждающий коммунизм», в общем, и уничтожил Павла Васильева, хотя он безумно верил в то, что с приходом большевиков Россия наконец-таки воспрянет ото сна, будет свободной, и талантливые люди найдут в ней свой путь. Но он нашел путь только в застенки…
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Так что Павел Васильев – это не поэт «второго порядка». Но, к сожалению, мы не знаем его имя так, как того же Есенина или Маяковского. С чем это связано? К сожалению, это очень грустная история про то, что можно быть великим талантом, но остаться почти незамеченным в своей стране до сих пор. Хотя прошло уже достаточно много времени, и можно было бы расставить приоритеты…
Павел Николаевич Васильев родился в 1909 году в Зайсане Семипалатинской губернии – сейчас это территория Казахстана, а тогда – Российской империи. Он родоначальник героического периода в русской литературе – «эпохи побеждающего в человеческой душе коммунизма», как говорил о нем исследователь Сергей Антонович Клычков. И самое грустное, что именно «побеждающий коммунизм», в общем, и уничтожил Павла Васильева, хотя он безумно верил в то, что с приходом большевиков Россия наконец-таки воспрянет ото сна, будет свободной, и талантливые люди найдут в ней свой путь. Но он нашел путь только в застенки…
Васильев поразителен тем, что сочетает в своих стихах фольклорные мотивы Сибири, Казахстана, центральной части России, язык революции и нового советского времени. Его стихи – это потрясающая ткань из очень разных мотивов. Настолько свободного и сильного языка я не встречала нигде. Сила таланта Васильева, мне кажется, до сих пор не оценена в России. Например, в этом стихотворении мне очень нравится некая аллюзия к казахскому эпосу:
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса
И утверждаю, что тебя совсем не было.
Целый день шустрая в траве резвилась коса —
И высокой травы как будто не было.
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса
И утверждаю, что ты совсем безобразна,
А если и были красивыми твои рыжие волоса,
То они острижены тобой совсем безобразно.
И если я косые глаза твои целовал,
То это было лишь только в шутку,
Но, когда я целовал их, то не знал,
Что все это было только в шутку.
Я оставил в городе тебя, в душной пыли,
На шестом этаже с кинорежиссером,
Я очень счастлив, если вы смогли
Стать счастливыми с кинорежиссером.
Я больше не буду под утро к тебе прибегать
И тревожить твоего горбатого соседа,
Я уже начинаю позабывать, как тебя звать
И как твоего горбатого соседа.
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса, —
Единственный человек, которому жалко,
Что пропадает твоя удивительная краса
И никому ее в пыльном городе не жалко!
И утверждаю, что тебя совсем не было.
Целый день шустрая в траве резвилась коса —
И высокой травы как будто не было.
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса
И утверждаю, что ты совсем безобразна,
А если и были красивыми твои рыжие волоса,
То они острижены тобой совсем безобразно.
И если я косые глаза твои целовал,
То это было лишь только в шутку,
Но, когда я целовал их, то не знал,
Что все это было только в шутку.
Я оставил в городе тебя, в душной пыли,
На шестом этаже с кинорежиссером,
Я очень счастлив, если вы смогли
Стать счастливыми с кинорежиссером.
Я больше не буду под утро к тебе прибегать
И тревожить твоего горбатого соседа,
Я уже начинаю позабывать, как тебя звать
И как твоего горбатого соседа.
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса, —
Единственный человек, которому жалко,
Что пропадает твоя удивительная краса
И никому ее в пыльном городе не жалко!
А вот эти стихи совсем другие, в них очень много напевного, русского.
***
Когда-нибудь сощуришь глаз,
Наполненный теплынью ясной,
Меня увидишь без прикрас,
Не испугавшись в этот раз
Моей угрозы неопасной.
Оправишь волосы, и вот
Тебе покажутся смешными
И хитрости мои, и имя,
И улыбающийся рот.
Припомнит пусть твоя ладонь,
Как по лицу меня ласкала.
Да, я придумывал огонь,
Когда его кругом так мало.
Мы, рукотворцы тьмы, огня,
Тоски угадываем зрелость.
Свидетельствую — ты меня
Опутала, как мне хотелось.
Опутала, как вьюн в цвету
Опутывает тело дуба.
Вот почему, должно быть, чту
И голос твой, и простоту,
И чуть задумчивые губы.
И тот огонь случайный чту,
Когда его кругом так мало,
И не хочу, чтоб, вьюн в цвету,
Ты на груди моей завяла.
Все утечет, пройдет, и вот
Тебе покажутся смешными
И хитрости мои, и имя,
И улыбающийся рот,
Но ты припомнишь меж другими
Меня, как птичий перелет.
Когда-нибудь сощуришь глаз,
Наполненный теплынью ясной,
Меня увидишь без прикрас,
Не испугавшись в этот раз
Моей угрозы неопасной.
Оправишь волосы, и вот
Тебе покажутся смешными
И хитрости мои, и имя,
И улыбающийся рот.
Припомнит пусть твоя ладонь,
Как по лицу меня ласкала.
Да, я придумывал огонь,
Когда его кругом так мало.
Мы, рукотворцы тьмы, огня,
Тоски угадываем зрелость.
Свидетельствую — ты меня
Опутала, как мне хотелось.
Опутала, как вьюн в цвету
Опутывает тело дуба.
Вот почему, должно быть, чту
И голос твой, и простоту,
И чуть задумчивые губы.
И тот огонь случайный чту,
Когда его кругом так мало,
И не хочу, чтоб, вьюн в цвету,
Ты на груди моей завяла.
Все утечет, пройдет, и вот
Тебе покажутся смешными
И хитрости мои, и имя,
И улыбающийся рот,
Но ты припомнишь меж другими
Меня, как птичий перелет.
Как говорил исследователь Вольфганг Казак о творчестве Павла Васильева, его «поэзия исполнена самобытной образной силой, сказочные элементы сочетаются в ней с историческими картинами из жизни казачества и с революционной современностью. Сильные личности, мощные звери, жестокие события и многоцветные степные ландшафты – все это смешивается и выливается у него в экспрессивные, стремительные сцены в стихах с переменным ритмом».
Не добраться к тебе! На чужом берегу
Я останусь один, чтобы песня окрепла,
Всё равно в этом гиблом, пропащем снегу
Я тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом.
Я над тёплой губой обозначу пушок,
Горсти снега оставлю в причёске - и всё же
Ты похожею будешь на дальний дымок,
На старинные песни, на счастье похожа!
Но вернуть я тебя ни за что не хочу,
Потому что подвластен дремучему краю,
Мне другие забавы и сны по плечу,
Я на Север дорогу себе выбираю!
Деревянная щука, карась жестяной
И резное окно в ожерелье стерляжьем,
Царство рыбы и птицы! Ты будешь со мной!
Мы любви не споём и признаний не скажем.
Звонким пухом и синим огнём селезней,
Чешуёй, чешуёй обрастай по колено,
Чтоб глазок петушиный казался красней,
И над рыбьими перьями ширилась пена.
Позабыть до того, чтобы голос грудной,
Твой любимейший голос - не доносило,
Чтоб огнями и тьмою, и рыжей волной
Позади, за кормой убегала Россия.
Я останусь один, чтобы песня окрепла,
Всё равно в этом гиблом, пропащем снегу
Я тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом.
Я над тёплой губой обозначу пушок,
Горсти снега оставлю в причёске - и всё же
Ты похожею будешь на дальний дымок,
На старинные песни, на счастье похожа!
Но вернуть я тебя ни за что не хочу,
Потому что подвластен дремучему краю,
Мне другие забавы и сны по плечу,
Я на Север дорогу себе выбираю!
Деревянная щука, карась жестяной
И резное окно в ожерелье стерляжьем,
Царство рыбы и птицы! Ты будешь со мной!
Мы любви не споём и признаний не скажем.
Звонким пухом и синим огнём селезней,
Чешуёй, чешуёй обрастай по колено,
Чтоб глазок петушиный казался красней,
И над рыбьими перьями ширилась пена.
Позабыть до того, чтобы голос грудной,
Твой любимейший голос - не доносило,
Чтоб огнями и тьмою, и рыжей волной
Позади, за кормой убегала Россия.
Примерно до девятнадцати Павел Васильев жил в Павлодаре - сейчас это территория Казахстана, но вообще долгое время это был русский город. В частности, там жила семья младшей сестры Марины Цветаевой.
Его отец был губернским учителем, затем директором гимназии. Затем начались путешествия Павла по Сибири, Дальнему Востоку, Центральной России и Азии. Можете представить, что с девятнадцати лет до двадцати семи, когда он был расстрелян, с учетом того, что он был трижды еще до этого арестован и пробыл в тюрьме примерно два раза по полгода, он примерно десять раз объездил всю Сибирь и всю Россию по кругу!
Несколько раз был во Владивостоке, побывал в Якутии, работал старателем, культмассовиком, охотником, матросом, ходил один по тайге. При этом параллельно он выступал с поэтическими чтениями в Павлодаре, Владивостоке, Хабаровске, Новосибирске, Москве, ездил с научными экспедициями на Каспий и Алтай. Это был потрясающий человек с очень яркой судьбой.
Поскольку он много работал вахтовым методом, это позволяло ему путешествовать. Представьте себе, молодой красивый парень, который заработал много денег тяжелым физическим трудом на Дальнем Востоке. Как он будет жить, когда приедет в Москву или в Ленинград? Естественно, он будет швырять их налево и направо. Увы, признание таланта сопровождалось постоянными оговорками о том, что Васильев чужд новому строю из-за своих постоянных перемещений и любви к шумным вечеринкам.
Хотя лично мне сложно представить более советского человека в том плане, что это был рабочий человек новой советской эпохи, которого и должна была ценить коммунистическая власть. При том очень образованный, писавший стихи. Он очень активно печатался, и одно из своих произведений посвятил, к примеру, Наталье Кончаловской. Он постоянно выступал, вел очень неординарный образ жизни. Поэтому, наверное, у него и стихи такие неординарные:
Его отец был губернским учителем, затем директором гимназии. Затем начались путешествия Павла по Сибири, Дальнему Востоку, Центральной России и Азии. Можете представить, что с девятнадцати лет до двадцати семи, когда он был расстрелян, с учетом того, что он был трижды еще до этого арестован и пробыл в тюрьме примерно два раза по полгода, он примерно десять раз объездил всю Сибирь и всю Россию по кругу!
Несколько раз был во Владивостоке, побывал в Якутии, работал старателем, культмассовиком, охотником, матросом, ходил один по тайге. При этом параллельно он выступал с поэтическими чтениями в Павлодаре, Владивостоке, Хабаровске, Новосибирске, Москве, ездил с научными экспедициями на Каспий и Алтай. Это был потрясающий человек с очень яркой судьбой.
Поскольку он много работал вахтовым методом, это позволяло ему путешествовать. Представьте себе, молодой красивый парень, который заработал много денег тяжелым физическим трудом на Дальнем Востоке. Как он будет жить, когда приедет в Москву или в Ленинград? Естественно, он будет швырять их налево и направо. Увы, признание таланта сопровождалось постоянными оговорками о том, что Васильев чужд новому строю из-за своих постоянных перемещений и любви к шумным вечеринкам.
Хотя лично мне сложно представить более советского человека в том плане, что это был рабочий человек новой советской эпохи, которого и должна была ценить коммунистическая власть. При том очень образованный, писавший стихи. Он очень активно печатался, и одно из своих произведений посвятил, к примеру, Наталье Кончаловской. Он постоянно выступал, вел очень неординарный образ жизни. Поэтому, наверное, у него и стихи такие неординарные:
Мне нравится деревьев стать,
Июльских листьев злая пена.
Весь мир в них тонет по колено.
В них нашу молодость и стать
Мы узнавали постепенно.
Мы узнавали постепенно,
И чувствовали мы опять,
Что тяжко зеленью дышать,
Что сердце, падкое к изменам,
Не хочет больше изменять.
Ах, сердце человечье, ты ли
Моей доверилось руке?
Тебя как клоуна учили,
Как попугая на шестке.
Тебя учили так и этак,
Забывши радости твои,
Чтоб в костяных трущобах клеток
Ты лживо пело о любви.
Сгибалась человечья выя,
И стороною шла гроза.
Друг другу лгали площадные
Чистосердечные глаза.
Но я смотрел на все без страха, -
Я знал, что в дебрях темноты
О кости черствые с размаху
Припадками дробилось ты.
Я знал, что синий мир не страшен,
Я сладостно мечтал о дне,
Когда не по твоей вине
С тобой глаза и души наши
Останутся наедине.
Тогда в согласье с целым светом
Ты будешь лучше и нежней.
Вот почему я в мире этом
Без памяти люблю людей!
Вот почему в рассветах алых
Я чтил учителей твоих
И смело в губы целовал их,
Не замечая злобы их!
Я утром встал, я слышал пенье
Веселых девушек вдали,
Я видел - в золотой пыли
У юношей глаза цвели
И снова закрывались тенью.
Не скрыть мне то, что в черном дыме
Бежали юноши. Сквозь дым!
И песни пели. И другим
Сулили смерть. И в черном дыме
Рубили саблями слепыми
Глаза фиалковые им.
Июльских листьев злая пена.
Весь мир в них тонет по колено.
В них нашу молодость и стать
Мы узнавали постепенно.
Мы узнавали постепенно,
И чувствовали мы опять,
Что тяжко зеленью дышать,
Что сердце, падкое к изменам,
Не хочет больше изменять.
Ах, сердце человечье, ты ли
Моей доверилось руке?
Тебя как клоуна учили,
Как попугая на шестке.
Тебя учили так и этак,
Забывши радости твои,
Чтоб в костяных трущобах клеток
Ты лживо пело о любви.
Сгибалась человечья выя,
И стороною шла гроза.
Друг другу лгали площадные
Чистосердечные глаза.
Но я смотрел на все без страха, -
Я знал, что в дебрях темноты
О кости черствые с размаху
Припадками дробилось ты.
Я знал, что синий мир не страшен,
Я сладостно мечтал о дне,
Когда не по твоей вине
С тобой глаза и души наши
Останутся наедине.
Тогда в согласье с целым светом
Ты будешь лучше и нежней.
Вот почему я в мире этом
Без памяти люблю людей!
Вот почему в рассветах алых
Я чтил учителей твоих
И смело в губы целовал их,
Не замечая злобы их!
Я утром встал, я слышал пенье
Веселых девушек вдали,
Я видел - в золотой пыли
У юношей глаза цвели
И снова закрывались тенью.
Не скрыть мне то, что в черном дыме
Бежали юноши. Сквозь дым!
И песни пели. И другим
Сулили смерть. И в черном дыме
Рубили саблями слепыми
Глаза фиалковые им.
Фото Andrew Romanov on Unsplash
Большинство стихов Павел Васильев посвятил своей жене Елене, которую любил беззаветно. К сожалению, у них была очень недолгая совместная счастливая жизнь, поскольку он, во-первых, постоянно уезжал из дома, а во-вторых, его несколько раз арестовывали. В частности, весной 1932 года, когда ему было всего 23 года, он был арестован вместе с Ановым, Забелиным, Марковым, Мартыновым и Черноморцевым по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов – так называемое «Дело сибирской бригады».
Васильева приговорили к высылке в северный край на три года, однако довольно быстро освободили условно. Вообще, в этом стихотворении, которое я до этого читала, он говорит: «Я без памяти люблю людей». Хотя он знал и всю жестокость, на которую люди способным. И мне кажется, именно эта любовь его погубила, поскольку сам по себе он был, по всей видимости, довольно беззлобный человек.
Большинство стихов Павел Васильев посвятил своей жене Елене, которую любил беззаветно. К сожалению, у них была очень недолгая совместная счастливая жизнь, поскольку он, во-первых, постоянно уезжал из дома, а во-вторых, его несколько раз арестовывали. В частности, весной 1932 года, когда ему было всего 23 года, он был арестован вместе с Ановым, Забелиным, Марковым, Мартыновым и Черноморцевым по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов – так называемое «Дело сибирской бригады».
Васильева приговорили к высылке в северный край на три года, однако довольно быстро освободили условно. Вообще, в этом стихотворении, которое я до этого читала, он говорит: «Я без памяти люблю людей». Хотя он знал и всю жестокость, на которую люди способным. И мне кажется, именно эта любовь его погубила, поскольку сам по себе он был, по всей видимости, довольно беззлобный человек.
Обратите внимание: одним из тех, кто был арестован с ним в 1932-м году, значился поэт Леонид Мартынов. Он оказался мудрее: после первого ареста сам быстро уехал в Сибирь и вел там очень тихую жизнь переводчика, «не высовывался», что называется. А Васильев пытался жить дальше так, как жил раньше, поскольку был уверен, что ничего серьезного ему не грозит, ведь он так искренне предан советской власти! И так искренне верит в новую жизнь…
Например, мне очень нравятся его стихи про Сибирь. Можете себе представить, какой он видел Сибирь, тот же самый Новосибирск, нынешний третий город России, двухмиллионник, с огромными небоскребами, а в ту пору – совсем маленький поселок. И вот строки, которые Васильев посвящал новой революционной Сибири:
Например, мне очень нравятся его стихи про Сибирь. Можете себе представить, какой он видел Сибирь, тот же самый Новосибирск, нынешний третий город России, двухмиллионник, с огромными небоскребами, а в ту пору – совсем маленький поселок. И вот строки, которые Васильев посвящал новой революционной Сибири:
Сибирь, настанет ли такое,
Придет ли день и год, когда
Вдруг зашумят, уставши от покоя,
В бетон наряженные города?
Я уж давно и навсегда бродяга,
Но верю крепко: повернется жизнь,
И средь тайги сибирские Чикаго
До облаков поднимут этажи.
Плывут и падают высокие закаты
И плавят краски на зеленом льду,
Трясет рогами вспугнутый сохатый
И громко фыркает, почуявши беду.
Все дальше вглубь теперь уходят звери,
Но не уйти им от своей судьбы.
И старожилы больше уж не верят
В давно пропетую и каторжную быль.
Теперь иные подвиги и вкусы,
Моя страна, спеши сменить скорей
Те бусы
Из клыков зверей —
На электрические бусы!..
Придет ли день и год, когда
Вдруг зашумят, уставши от покоя,
В бетон наряженные города?
Я уж давно и навсегда бродяга,
Но верю крепко: повернется жизнь,
И средь тайги сибирские Чикаго
До облаков поднимут этажи.
Плывут и падают высокие закаты
И плавят краски на зеленом льду,
Трясет рогами вспугнутый сохатый
И громко фыркает, почуявши беду.
Все дальше вглубь теперь уходят звери,
Но не уйти им от своей судьбы.
И старожилы больше уж не верят
В давно пропетую и каторжную быль.
Теперь иные подвиги и вкусы,
Моя страна, спеши сменить скорей
Те бусы
Из клыков зверей —
На электрические бусы!..
Но, тем не менее, у Павла Васильева появился враг, который был весьма влиятелен и силен. Имя ему – Максим Горький. Мы не можем сказать, что плохой Горький оболгал хорошего Васильева. Нет, я так не думаю: в жизни все сложнее и тоньше. Получилось так, что Горький, вернувшись на Родину, получил все, чего бы мог хотеть: признание, власть, деньги. Вероятно, он решил, что это дает ему право судить людей и решать, кого казнить, а кого миловать. И я не исключаю, что Павел Васильев, молодой, красивый, талантливый, безумно яркий человек, просто вызвал в нем зависть. Иначе зачем великому писателю «топить» какого-то молодого поэта?
В 1934 году Горький написал статью под названием «О литературных забавах»: с нее он начал травлю Васильева. Тому было всего 25 лет, он был самобытный, но малоизвестный поэт… Горький обвинил Васильева во всех смертных грехах – пьянстве, хулиганстве, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества. И даже нарушении паспортного режима. А откуда должен быть постоянный «паспортный режим» у человека, который работал вахтовым методом в Сибири?
Мне иногда хочется сказать классику: «Дорогой Максим Горький, возможно, если бы вы не занимались кляузничеством и науськиванием репрессивной машины на молодых мальчиков-поэтов, вы бы успели бы закончить свой главный роман». Я имею в виду «Жизнь Клима Самгина», который Горький считал своей лучшей вещью, но так и не завершил.
К сожалению, в этой истории победило зло. В 1935-м году по наущению Горького Павла Васильева исключили из Союза писателей, снова арестовали, он оказался в рязанской тюрьме. Весной 1936-го года был освобожден.
Обратите внимание: он был осужден дважды – в 1932-м и 1936-м годах. Он спокойно мог бы уйти в Сибирь, в тайгу, жить с местными народами, и его бы никто никогда не нашел. Можно было бы сделать проще, как Мартынов: в Омске о нем тоже быстро забыли. Но Павел Васильев искренне считал себя невиновным и не понимал, зачем он должен бежать и прятаться. Он продолжал жить так, как он жил.
Увы, Горький не останавливался в своей травле, и в 1936 году с его подачи вышел фильм «Партийный билет», в котором Павел Васильев стал прообразом главного антигероя – шпиона, диверсанта и врага народа.
В 1934 году Горький написал статью под названием «О литературных забавах»: с нее он начал травлю Васильева. Тому было всего 25 лет, он был самобытный, но малоизвестный поэт… Горький обвинил Васильева во всех смертных грехах – пьянстве, хулиганстве, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества. И даже нарушении паспортного режима. А откуда должен быть постоянный «паспортный режим» у человека, который работал вахтовым методом в Сибири?
Мне иногда хочется сказать классику: «Дорогой Максим Горький, возможно, если бы вы не занимались кляузничеством и науськиванием репрессивной машины на молодых мальчиков-поэтов, вы бы успели бы закончить свой главный роман». Я имею в виду «Жизнь Клима Самгина», который Горький считал своей лучшей вещью, но так и не завершил.
К сожалению, в этой истории победило зло. В 1935-м году по наущению Горького Павла Васильева исключили из Союза писателей, снова арестовали, он оказался в рязанской тюрьме. Весной 1936-го года был освобожден.
Обратите внимание: он был осужден дважды – в 1932-м и 1936-м годах. Он спокойно мог бы уйти в Сибирь, в тайгу, жить с местными народами, и его бы никто никогда не нашел. Можно было бы сделать проще, как Мартынов: в Омске о нем тоже быстро забыли. Но Павел Васильев искренне считал себя невиновным и не понимал, зачем он должен бежать и прятаться. Он продолжал жить так, как он жил.
Увы, Горький не останавливался в своей травле, и в 1936 году с его подачи вышел фильм «Партийный билет», в котором Павел Васильев стал прообразом главного антигероя – шпиона, диверсанта и врага народа.
Сюжет фильма примерно такой: на одном из заводов Москвы появляется новый работник, сибиряк Павел Куганов. Его играл Андрей Абрикосов, который, кстати, потом стал достаточно известным советским актером. Этот Павел Куганов трудолюбив и сообразителен, становится передовиком производства. Ударница завода Ада Куликова – Ада Войцек, тоже потом была известной киноактрисой, – становится его женой. Но девушка не знала, что полюбит и выйдет замуж за врага народа, диверсанта, который, разумеется, просто ею воспользовался, а сам выполнял задания шпионского центра...
В общем, сталинская киноагитка. Не могу это назвать действительно талантливым кино, но можете посмотреть его ради любопытства. Выход этой ленты стал трагической вехой в жизни Павла и его жены Елены.
В общем, сталинская киноагитка. Не могу это назвать действительно талантливым кино, но можете посмотреть его ради любопытства. Выход этой ленты стал трагической вехой в жизни Павла и его жены Елены.
Замело станицу снегом – белым-бело.
Путался протяжливый волчий волок,
И ворон откуда-то нанесло,
Неприютливых да невеселых.
Так они и осыпались у крыльца,
Сидят раскорячившись, у хозяина просят:
"Вынеси нам обутки,
Дай нам мясца, винца...
Оскудела сытая
В зобах у нас осень".
А у хозяина беды да тревоги,
Прячется пес под лавку –
Боится, что пнут ногой,
И детеныш, холстяной, розовоногий,
Не играет материнскою серьгой.
Ходит павлин-павлином
В печке огонь,
Собирает угли клювом горячим.
А хозяин башку стопудовую
Положил на ладонь -
Кудерь подрагивает, плечи плачут.
Соль и навар полынный
Слижет с губ,
Грохнется на месте,
Что топором расколот,
Подымется, накинет буланый тулуп
И выносит горе свое
На уличный холод.
Путался протяжливый волчий волок,
И ворон откуда-то нанесло,
Неприютливых да невеселых.
Так они и осыпались у крыльца,
Сидят раскорячившись, у хозяина просят:
"Вынеси нам обутки,
Дай нам мясца, винца...
Оскудела сытая
В зобах у нас осень".
А у хозяина беды да тревоги,
Прячется пес под лавку –
Боится, что пнут ногой,
И детеныш, холстяной, розовоногий,
Не играет материнскою серьгой.
Ходит павлин-павлином
В печке огонь,
Собирает угли клювом горячим.
А хозяин башку стопудовую
Положил на ладонь -
Кудерь подрагивает, плечи плачут.
Соль и навар полынный
Слижет с губ,
Грохнется на месте,
Что топором расколот,
Подымется, накинет буланый тулуп
И выносит горе свое
На уличный холод.
Хочется здесь процитировать фрагмент стихотворения Павла Васильева «Конь», в котором остро отражена безнадежность жизни.
В феврале 1937 года Павел Васильев был арестован в третий и последний раз. Произошло это в Москве, он находился в тот момент у цирюльника, ему побрили половину лица, а половина была просто намазана пеной. НКВДэшники так его и забрали, не дав добриться.
15 июля 1937-го он был приговорен военной коллегией суда к расстрелу по обвинению в принадлежности «к террористической группе», которая якобы готовила покушение на Сталина. Расстрелян 16 июля 1937 года, похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве. Ныне на Кунцевском кладбище в Москве Павлу Васильеву установлен кенотаф рядом с могилой его жены Елены Вяловой-Васильевой.
Сохранилось последнее стихотворение (я его очень люблю), которое он посвятил Елене, находясь уже во внутренней тюрьме на Лубянке в феврале 1937 года. Оно смогло поразить даже следователя НКВД: он сохранил стихи и не приложил их к делу, а передал друзьям Васильева.
15 июля 1937-го он был приговорен военной коллегией суда к расстрелу по обвинению в принадлежности «к террористической группе», которая якобы готовила покушение на Сталина. Расстрелян 16 июля 1937 года, похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве. Ныне на Кунцевском кладбище в Москве Павлу Васильеву установлен кенотаф рядом с могилой его жены Елены Вяловой-Васильевой.
Сохранилось последнее стихотворение (я его очень люблю), которое он посвятил Елене, находясь уже во внутренней тюрьме на Лубянке в феврале 1937 года. Оно смогло поразить даже следователя НКВД: он сохранил стихи и не приложил их к делу, а передал друзьям Васильева.
Снегири взлетают красногруды...
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом, северном краю.
Будем мы печальны, одиноки
И пахучи, словно дикий мед.
Незаметно все приблизит сроки,
Седина нам кудри обовьет.
Я скажу тогда тебе, подруга:
«Дни летят, как по ветру листье,
Хорошо, что мы нашли друг друга,
В прежней жизни потерявши все...».
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом, северном краю.
Будем мы печальны, одиноки
И пахучи, словно дикий мед.
Незаметно все приблизит сроки,
Седина нам кудри обовьет.
Я скажу тогда тебе, подруга:
«Дни летят, как по ветру листье,
Хорошо, что мы нашли друг друга,
В прежней жизни потерявши все...».
К сожаленью, жизнь Павла Васильева очень рано оборвалась, и оборвалась безутешно несправедливо. Больнее всего в этой истории то, что правда в его отношении так и не восторжествовала. Да, его очень хорошо знают наши интеллектуалы: про него есть статья Дмитрия Быкова, он включен в сборник «Сто самых знаменитых поэтов России», его творчество, как я уже говорила, включено в лондонскую «Антологию русской поэзии». Но, увы, он не известен широкому кругу читателей.
Памятника ему нет ни то что в Москве и в Петербурге – даже в Сибири. Только в Омске недавно поставили камень в его честь. Улиц, названных в честь Павла Васильева, в России тоже нет. К сожалению, его не изучают в школе, хотя, как литератор и филолог, я могу сказать, что его язык – один из самых самобытных среди российских поэтов.
Его творчество очень высоко ценил Борис Пастернак. Однажды на литературном вечере после Павла Васильева, прочитавшего стихотворение «К Наталье», должен был выступать Борис Пастернак. И он был так им пленен, что, выйдя на эстраду, заявил аудитории, что считает неуместным и бестактным что-либо читать после этих „блестящих стихов“. По словам Пастернака, после гибели Васильева он больше ни у кого не встречал такой буйной силы воображения.
Я согласна с Борисом Леонидовичем. Можно взять творчество многих поэтов и увидеть, что некоторые стихотворения у них проходные или сильно похожи друг на друга. У Павла Васильева подобного нет. Я считаю, что он смог вобрать и сибирскую культуру, и казахский, и русский эпос – и выдать нечто новое, потрясающее и сверхталантливое, просто сверхвосхитительное. Русский язык в его стихах обретает совершенно другие краски, и сколько бы я их ни читала, каждый раз нахожу что-то новое.
Надеюсь, что вы тоже откроете для себя творчество Павла Васильева, увидите, каким потрясающим может быть русский язык. К сожалению, пока это заметили только специалисты…
Памятника ему нет ни то что в Москве и в Петербурге – даже в Сибири. Только в Омске недавно поставили камень в его честь. Улиц, названных в честь Павла Васильева, в России тоже нет. К сожалению, его не изучают в школе, хотя, как литератор и филолог, я могу сказать, что его язык – один из самых самобытных среди российских поэтов.
Его творчество очень высоко ценил Борис Пастернак. Однажды на литературном вечере после Павла Васильева, прочитавшего стихотворение «К Наталье», должен был выступать Борис Пастернак. И он был так им пленен, что, выйдя на эстраду, заявил аудитории, что считает неуместным и бестактным что-либо читать после этих „блестящих стихов“. По словам Пастернака, после гибели Васильева он больше ни у кого не встречал такой буйной силы воображения.
Я согласна с Борисом Леонидовичем. Можно взять творчество многих поэтов и увидеть, что некоторые стихотворения у них проходные или сильно похожи друг на друга. У Павла Васильева подобного нет. Я считаю, что он смог вобрать и сибирскую культуру, и казахский, и русский эпос – и выдать нечто новое, потрясающее и сверхталантливое, просто сверхвосхитительное. Русский язык в его стихах обретает совершенно другие краски, и сколько бы я их ни читала, каждый раз нахожу что-то новое.
Надеюсь, что вы тоже откроете для себя творчество Павла Васильева, увидите, каким потрясающим может быть русский язык. К сожалению, пока это заметили только специалисты…
Леонид Мартынов
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий человек, о котором пойдет речь, – друг Павла Васильевна Леонид Мартынов, о котором мы уже упоминали. Ему повезло, и он прожил достаточно долгую жизнь – 75 лет. Пережил и войну, и сталинские репрессии…
Мартынов был поэтом, журналистом и переводчиком поэзии, входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка», где также были Уфимцев, Шибалин, Мамонтов. В конце 1921 года он вместе с Мамонтовым поступал во ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские – учебное заведение, созданное в 1920 году в Москве), то есть он был еще очень неплохим художником. Но он не смог там учиться, поскольку был очень беден и не мог оплачивать даже общежитие. В итоге он устроился работать разъездным корреспондентом газеты «Советская Сибирь». Постоянно был в командировках, исколесил всю Сибирь, Дальний Восток, Казахстан.
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий человек, о котором пойдет речь, – друг Павла Васильевна Леонид Мартынов, о котором мы уже упоминали. Ему повезло, и он прожил достаточно долгую жизнь – 75 лет. Пережил и войну, и сталинские репрессии…
Мартынов был поэтом, журналистом и переводчиком поэзии, входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка», где также были Уфимцев, Шибалин, Мамонтов. В конце 1921 года он вместе с Мамонтовым поступал во ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские – учебное заведение, созданное в 1920 году в Москве), то есть он был еще очень неплохим художником. Но он не смог там учиться, поскольку был очень беден и не мог оплачивать даже общежитие. В итоге он устроился работать разъездным корреспондентом газеты «Советская Сибирь». Постоянно был в командировках, исколесил всю Сибирь, Дальний Восток, Казахстан.
В 1932 году вместе с Павлом Васильевым Леонид Мартынов был арестован и приговорен к высылке в северный край, попал в Вологду. Кстати, до самой смерти (он ушел из жизни в 1980 году) он так и не дождался официальной реабилитации, хотя к концу жизни он был удостоен уже различных премий за переводы литературы и за журналистскую деятельность. Только в 1989 году все обвинения против него официально были признаны ложными…
А тогда, в середине 1930-х годов, он жил в Вологде, там же встретил свою жену. Они уехали в Омск, это их спасло, потому что в Омске он тихо работал переводчиком, журналистом и даже не ездил в Москву. Мне кажется, это защитило его от репрессий.
Здесь он много писал для себя. Вот мои любимые строки из его лирики:
А тогда, в середине 1930-х годов, он жил в Вологде, там же встретил свою жену. Они уехали в Омск, это их спасло, потому что в Омске он тихо работал переводчиком, журналистом и даже не ездил в Москву. Мне кажется, это защитило его от репрессий.
Здесь он много писал для себя. Вот мои любимые строки из его лирики:
Я стихи писал
В период гроз,
Ночью, полон внутреннего жара.
И однажды
Ветер их понес
Будто бы вокруг земного шара.
Я забыл их...
Шел за годом год,
И однажды в сумерках рассветных
Почтальонша
Мне конверт сует,
Полный всяких вырезок газетных.
Вижу:
Снова он в моих руках,
Результат трудов моих полночных,
Но теперь на разных языках,
В переводах,
Пусть не очень точных.
***
Примерзло яблоко
К поверхности лотка,
В киосках не осталось ни цветка,
Объявлено открытие катка,
У лыжной базы — снега по колено,
Несутся снеговые облака,
В печи трещит еловое полено...
Всё это значит, что весна близка!
***
Диалектика полета!
Вот она:
Ведь не крылатый кто-то,
Черт возьми, а именно бескрылый
По сравненью даже с дрозофилой,
Трепетный носитель хромосом
В небесах несется, невесом!
***
Дождь
Подкрался неожиданно,
Незамеченно почти,
Будто не было и выдано
Разрешения пойти.
И, препятствия возможные
Осторожно обходя,
Он петлял.
Шаги тревожные
Были ночью у дождя,
Чтоб никто не помешал ему
Вдруг по пыльному крыльцу
Заплясать, подобно шалому
Беззаботному юнцу.
В период гроз,
Ночью, полон внутреннего жара.
И однажды
Ветер их понес
Будто бы вокруг земного шара.
Я забыл их...
Шел за годом год,
И однажды в сумерках рассветных
Почтальонша
Мне конверт сует,
Полный всяких вырезок газетных.
Вижу:
Снова он в моих руках,
Результат трудов моих полночных,
Но теперь на разных языках,
В переводах,
Пусть не очень точных.
***
Примерзло яблоко
К поверхности лотка,
В киосках не осталось ни цветка,
Объявлено открытие катка,
У лыжной базы — снега по колено,
Несутся снеговые облака,
В печи трещит еловое полено...
Всё это значит, что весна близка!
***
Диалектика полета!
Вот она:
Ведь не крылатый кто-то,
Черт возьми, а именно бескрылый
По сравненью даже с дрозофилой,
Трепетный носитель хромосом
В небесах несется, невесом!
***
Дождь
Подкрался неожиданно,
Незамеченно почти,
Будто не было и выдано
Разрешения пойти.
И, препятствия возможные
Осторожно обходя,
Он петлял.
Шаги тревожные
Были ночью у дождя,
Чтоб никто не помешал ему
Вдруг по пыльному крыльцу
Заплясать, подобно шалому
Беззаботному юнцу.
Петр Драверт
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий прекрасный человек – Петр Драверт. Еще один необычайный сибиряк в нашей истории, который пока малоизвестен. Он был весьма интересным поэтом и одним из сильнейших геологов-исследователей Якутии, Хакасии и Казахстана. В Казахстане в горном районе Баянаул сегодня есть грот Петра Драверта с наскальными рисунками: это он его открыл.
Судьба его была необычна, вероятно, из-за его не слишком уживчивого характера. Родился он в Вятке, происходил из дворянского рода. Поступил на естественнонаучное отделение физико-математического факультета в Казани еще при царской власти. В феврале 1901 года был арестован за участие в революционной демонстрации студентов и выслан в Пермскую губернию. Там он пробыл пять лет, затем вернулся, чтобы доучиться, но снова был замечен в неблагонадежных делах и сослан на этот раз в Якутию.
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий прекрасный человек – Петр Драверт. Еще один необычайный сибиряк в нашей истории, который пока малоизвестен. Он был весьма интересным поэтом и одним из сильнейших геологов-исследователей Якутии, Хакасии и Казахстана. В Казахстане в горном районе Баянаул сегодня есть грот Петра Драверта с наскальными рисунками: это он его открыл.
Судьба его была необычна, вероятно, из-за его не слишком уживчивого характера. Родился он в Вятке, происходил из дворянского рода. Поступил на естественнонаучное отделение физико-математического факультета в Казани еще при царской власти. В феврале 1901 года был арестован за участие в революционной демонстрации студентов и выслан в Пермскую губернию. Там он пробыл пять лет, затем вернулся, чтобы доучиться, но снова был замечен в неблагонадежных делах и сослан на этот раз в Якутию.
Вот какая картина у нас получается: Павел Васильев – ссыльный по рождению, Леонид Мартынов – ссыльный по своему собственному убеждению, потому что он понял, что в Омске ему будет безопасней, а Петр Драверт – ссыльный из дворянского рода. На Дальнем Востоке он занимался исследованием минералов, в том числе положил начало добычи якутских алмазов.
В Якутии он сильно подорвал здоровье. Его отец стал за него ходатайствовать, и благодаря этому в 1910 году Петра Драверта вернули в Казань для лечения. После ему сменили место ссылки с Якутии на Томск, который к тому времени был уже достаточно крупным городом, университетским. Он учился в Томском университете, удаленно – в Казанском университете, и в конце концов в 1914 году окончил физико-математический факультет.
Можно сказать, что он был вечным студентом: поступил в 1900-м, четырнадцать лет учился, со всеми ссылками и высылками. Но когда он защитил диплом по специальности «минералогия», он был уже сложившимся ученым, сделавшим уже несколько открытий и изъездившим практически всю Якутию.
Сибирь и Дальний Восток вдохновляли его, и он много творил. Лирика Петра Драверта богата образами, очевидно, что он был влюблен и в этот край, и в свою работу геолога.
В Якутии он сильно подорвал здоровье. Его отец стал за него ходатайствовать, и благодаря этому в 1910 году Петра Драверта вернули в Казань для лечения. После ему сменили место ссылки с Якутии на Томск, который к тому времени был уже достаточно крупным городом, университетским. Он учился в Томском университете, удаленно – в Казанском университете, и в конце концов в 1914 году окончил физико-математический факультет.
Можно сказать, что он был вечным студентом: поступил в 1900-м, четырнадцать лет учился, со всеми ссылками и высылками. Но когда он защитил диплом по специальности «минералогия», он был уже сложившимся ученым, сделавшим уже несколько открытий и изъездившим практически всю Якутию.
Сибирь и Дальний Восток вдохновляли его, и он много творил. Лирика Петра Драверта богата образами, очевидно, что он был влюблен и в этот край, и в свою работу геолога.
Альпийская слюда
Ни оникса, ни сарда
Не пел я никогда,
Но в недрах Сен-Готтарда
Есть странная слюда.
Двуцветного агата
Она ценней стократ.
О ней в тиши заката
Спою тебе, мой брат!
Когда иглой стальною
Её уколешь ты,
Она звездой ночною
Блестнёт средь темноты.
И, ранена повторно,
Искрится вновь в ответ.
Но не ищи в ней горна,
Откуда этот свет.
Прикован изумленьем
К тому, что увидал,
Не разлагай деленьем
На части минерал.
Одно запомни властно,
Что шепчет горный тролль:
Пусть взор твой светит ясно
В ответ на скорбь и боль.
Рождённый быть поэтом,
В обидный, страдный час
Гори победным светом
Лучистых гордых глаз...
Не зубы леопарда,
Не для копья руду,
Но в жилах Сен-Готтарда
Ищи свою слюду.
***
Танец тунгусов
Желтеют в просветах ветвей урасы.
Танцуют, сомкнувшись в кольцо, тунгусы,
Кружась на поляне широкой;
И бьётся о груди столетних дерев
Унылый, протяжный и странный напев –
Эхекай-охокай!..
Неведомы тайны умчавшихся снов.
Певцам непонятно значение слов,
Прошедших чрез долгие годы;
Но вызваны ими из глуби времён
Вожди позабытых могучих племён
Суровой природы…
Уходят в движении солнца часы.
Ритмично ведут хоровод тунгусы
Под чашей лазури глубокой,
И с ними невидимо сонмы теней
Несутся в кровавом мерцаньи огней…
Эхекай-охокай!..
До корня примята ногами трава.
Туманятся взоры; болит голова;
Уставший кольцо покидает.
Но в тесном сплетении дружеских рук
Смыкается снова танцующих круг,
И хор не смолкает.
Мокры эттербезы от капель росы.
Но все ещё в пляске идут тунгусы
Навстречу заре красноокой;
И предки их вместе с живыми поют,
Найдя в заколдованном круге приют:
Эхекай-охокай!
***
Забытые могилы
В стране отдалённой, угрюмой, затерянной
Я помню кладбище унылое, бедное.
Над ним опрокинулось скорбное, бледное,
Холодное небо окраины северной...
Там жёлтые сосны, морозом разбитые,
Бугры незаметные, могилы бескрестные,
Где рядом лежат - никому не известные -
Изгнанники юга, чужими зарытые.
Их трупы не тлеют со дня погребения,
В промёрзлых слоях неизменно сохранные;
И мнится, что будут лежать они, странные,
Пока не займётся заря Обновления.
Тогда, успокоясь за родину милую,
Для счастья потомками их возрождённую,
Сольются с землёю они охлаждённою,
Навек примирясь со своею могилою.
Ни оникса, ни сарда
Не пел я никогда,
Но в недрах Сен-Готтарда
Есть странная слюда.
Двуцветного агата
Она ценней стократ.
О ней в тиши заката
Спою тебе, мой брат!
Когда иглой стальною
Её уколешь ты,
Она звездой ночною
Блестнёт средь темноты.
И, ранена повторно,
Искрится вновь в ответ.
Но не ищи в ней горна,
Откуда этот свет.
Прикован изумленьем
К тому, что увидал,
Не разлагай деленьем
На части минерал.
Одно запомни властно,
Что шепчет горный тролль:
Пусть взор твой светит ясно
В ответ на скорбь и боль.
Рождённый быть поэтом,
В обидный, страдный час
Гори победным светом
Лучистых гордых глаз...
Не зубы леопарда,
Не для копья руду,
Но в жилах Сен-Готтарда
Ищи свою слюду.
***
Танец тунгусов
Желтеют в просветах ветвей урасы.
Танцуют, сомкнувшись в кольцо, тунгусы,
Кружась на поляне широкой;
И бьётся о груди столетних дерев
Унылый, протяжный и странный напев –
Эхекай-охокай!..
Неведомы тайны умчавшихся снов.
Певцам непонятно значение слов,
Прошедших чрез долгие годы;
Но вызваны ими из глуби времён
Вожди позабытых могучих племён
Суровой природы…
Уходят в движении солнца часы.
Ритмично ведут хоровод тунгусы
Под чашей лазури глубокой,
И с ними невидимо сонмы теней
Несутся в кровавом мерцаньи огней…
Эхекай-охокай!..
До корня примята ногами трава.
Туманятся взоры; болит голова;
Уставший кольцо покидает.
Но в тесном сплетении дружеских рук
Смыкается снова танцующих круг,
И хор не смолкает.
Мокры эттербезы от капель росы.
Но все ещё в пляске идут тунгусы
Навстречу заре красноокой;
И предки их вместе с живыми поют,
Найдя в заколдованном круге приют:
Эхекай-охокай!
***
Забытые могилы
В стране отдалённой, угрюмой, затерянной
Я помню кладбище унылое, бедное.
Над ним опрокинулось скорбное, бледное,
Холодное небо окраины северной...
Там жёлтые сосны, морозом разбитые,
Бугры незаметные, могилы бескрестные,
Где рядом лежат - никому не известные -
Изгнанники юга, чужими зарытые.
Их трупы не тлеют со дня погребения,
В промёрзлых слоях неизменно сохранные;
И мнится, что будут лежать они, странные,
Пока не займётся заря Обновления.
Тогда, успокоясь за родину милую,
Для счастья потомками их возрождённую,
Сольются с землёю они охлаждённою,
Навек примирясь со своею могилою.
Фото Bernd Dittrich on Unsplash
В 1930-е годы он переехал в Омск, преподавал геологию в местном университете. Я не знаю, примирился ли Петр Драверт «со своею могилою», поскольку жизнь его была достаточно тяжелой. Он жил одиноко, так и не женился: большую часть своей юности провел в полях и в ссылке, и серьезно болел. Скончался Петр Драверт12 декабря 1945 года.
Как вспоминает его друг Эйфер в книге «Разгадать замысел Бога», посвященной как раз Драверту, прощание с ним выглядело следующим образом: «Среди полок с образцами минералов и горных пород установлен окруженный живыми цветами и сосновыми ветками гроб. Стол, на котором он стоит, покрыт расшитым золотом темно-красным бархатом, только немногие, только сами музейщики знают – это ни что иное как извлеченная из запасников мантия последней российской императрицы Александры Федоровны, какими-то причудливыми путями попавшая после революции в Омск.
Вокруг друзья и почитатели Драверта, литераторы. Среди них – молодой Сергей Залыгин, профессора омских вузов, цвет тогдашней местной науки. Некий мрачный, чисто российский советский юмор состоит еще в том, что на роскошной императорской мантии возлежит старый политический заключенный, якутский ссыльный давно минувших царских времен, а скорбный и торжественный латинский текст произносит над ним недавний политзэк и казахстанско-тобольский ссыльный уже новой сталинской эры».
Обратите внимание, как по злой иронии судьбы стол под телом Драверта был покрыт мантией расстрелянной императрицы, а сам он был сослан в свое время царскими властями. И обратите внимание еще на один момент: речь над телом Драверта произносили по-латыни – так значилось в его завещании.
Это был ученый той великой эпохи, когда наука была действительно международной, когда знание нескольких языков для ученого было принципиальным. Латынь была языком науки. Сейчас представить, чтобы у нас кто-то знал латынь достаточно, чтобы составить памятную речь для своего друга, уже немыслимо. Вот такой был необычный человек Петр Драверт…
Как вспоминает его друг Эйфер в книге «Разгадать замысел Бога», посвященной как раз Драверту, прощание с ним выглядело следующим образом: «Среди полок с образцами минералов и горных пород установлен окруженный живыми цветами и сосновыми ветками гроб. Стол, на котором он стоит, покрыт расшитым золотом темно-красным бархатом, только немногие, только сами музейщики знают – это ни что иное как извлеченная из запасников мантия последней российской императрицы Александры Федоровны, какими-то причудливыми путями попавшая после революции в Омск.
Вокруг друзья и почитатели Драверта, литераторы. Среди них – молодой Сергей Залыгин, профессора омских вузов, цвет тогдашней местной науки. Некий мрачный, чисто российский советский юмор состоит еще в том, что на роскошной императорской мантии возлежит старый политический заключенный, якутский ссыльный давно минувших царских времен, а скорбный и торжественный латинский текст произносит над ним недавний политзэк и казахстанско-тобольский ссыльный уже новой сталинской эры».
Обратите внимание, как по злой иронии судьбы стол под телом Драверта был покрыт мантией расстрелянной императрицы, а сам он был сослан в свое время царскими властями. И обратите внимание еще на один момент: речь над телом Драверта произносили по-латыни – так значилось в его завещании.
Это был ученый той великой эпохи, когда наука была действительно международной, когда знание нескольких языков для ученого было принципиальным. Латынь была языком науки. Сейчас представить, чтобы у нас кто-то знал латынь достаточно, чтобы составить памятную речь для своего друга, уже немыслимо. Вот такой был необычный человек Петр Драверт…
Аркадий Кутилов
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий неординарный сибирский поэт, о котором я сегодня буду говорить, – Аркадий Кутилов. Он тоже включен в антологию «Русская поэзия XX столетия», изданную в Лондоне, но опять же известен немногим. Прожил он всего 45 лет, и смерть его была жуткой: Аркадий Кутилов был бездомным и умер на улице.
«Летом 1985 года в одном из центральных скверов города Омска был обнаружен труп бродяги в грязной рваной одежде. Смерть наступила в результате невыясненных, да и не особо выясняемых обстоятельств. Труп был опознан, но никем не востребован. Это был один из ярчайших поэтов ХХ столетия, мой земляк Аркадий Кутилов. Место его захоронения до сих пор никому не известно», – так начинается статья писателя и художника-реставратора Геннадия Великосельского, который знал Аркадия Кутилова лично.
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий неординарный сибирский поэт, о котором я сегодня буду говорить, – Аркадий Кутилов. Он тоже включен в антологию «Русская поэзия XX столетия», изданную в Лондоне, но опять же известен немногим. Прожил он всего 45 лет, и смерть его была жуткой: Аркадий Кутилов был бездомным и умер на улице.
«Летом 1985 года в одном из центральных скверов города Омска был обнаружен труп бродяги в грязной рваной одежде. Смерть наступила в результате невыясненных, да и не особо выясняемых обстоятельств. Труп был опознан, но никем не востребован. Это был один из ярчайших поэтов ХХ столетия, мой земляк Аркадий Кутилов. Место его захоронения до сих пор никому не известно», – так начинается статья писателя и художника-реставратора Геннадия Великосельского, который знал Аркадия Кутилова лично.
Судьба Кутилова неизбывно трагична. Его отец погиб на фронте, мать одна воспитывала двух сыновей. Жили они чрезвычайно бедно в омском селе Бражниково. Когда ему было 19 лет, в армии он пил с друзьями антифриз – как вы знаете, раньше этим промышляли многие в провинции. Когда очнулся после пьянки, все его шестеро друзей умерли.
Эта смерть от бедности и глупости, от страшных стечений обстоятельств сильно на него повлияла, сломала его. Он был очень талантливым художником, но так никуда и не поступил. У него могли быть неплохие перспективы, но он почти всю жизнь беспробудно пил. Вероятно, ему был необходим психоаналитик и серьезная реабилитация, но тогда об этом никто и не думал.
Однажды в порыве вдохновения он написал стихи на страницах паспорта. Можете себе представить, как советская система могла относиться к человеку, который так поступил. В итоге его осудили за «глумление» над советским паспортом. А он просто был такой человек: ему надо было срочно записать то, что пришло ему в голову, а рядом никакой другой бумаги, кроме паспорта, не оказалось…
У него были жена и ребенок, которая, видимо, в какой-то момент приняла решение с ним расстаться. Он окончательно опустился, бродяжничал, пил и в итоге умер на улице…
Его лирика пронизана чувством непонимания, неприкаянности, одиночества, ускользающего счастья, которое невозможно надолго задержать в своей жизни.
Эта смерть от бедности и глупости, от страшных стечений обстоятельств сильно на него повлияла, сломала его. Он был очень талантливым художником, но так никуда и не поступил. У него могли быть неплохие перспективы, но он почти всю жизнь беспробудно пил. Вероятно, ему был необходим психоаналитик и серьезная реабилитация, но тогда об этом никто и не думал.
Однажды в порыве вдохновения он написал стихи на страницах паспорта. Можете себе представить, как советская система могла относиться к человеку, который так поступил. В итоге его осудили за «глумление» над советским паспортом. А он просто был такой человек: ему надо было срочно записать то, что пришло ему в голову, а рядом никакой другой бумаги, кроме паспорта, не оказалось…
У него были жена и ребенок, которая, видимо, в какой-то момент приняла решение с ним расстаться. Он окончательно опустился, бродяжничал, пил и в итоге умер на улице…
Его лирика пронизана чувством непонимания, неприкаянности, одиночества, ускользающего счастья, которое невозможно надолго задержать в своей жизни.
Марсианин! Ты мне родня.
Люди умные там и здесь
доказали, что нет меня,
ну а я почему-то есть...
***
Моя звезда работает исправно,
моя родная личная звезда...
Она зажглась сравнительно недавно,
зажглась недавно...Думал – навсегда...
Но остывает в сумраке холодном,
и вдруг погаснет в нынешнем году...
Пустыня – львам, лес – птицам беззаботным,
а мне зажгите новую звезду!
***
Ты умрешь через час, ни минуточкой позже!
Авторучка рывками проползет по листу...
Свой последний часок ты продай подороже,
и секреты любви не тащи в темноту.
Обреченно метнись к сундукам и котомкам,
что на черный денек припасла голова.
Ты умрешь через час, так оставь же потомкам
все слова-самоцветы, изумруды-слова...
Чтоб лучилась лучинка, чтоб кричала кричалка,
чтоб гудела в стихах первозданная медь!..
***
В объятье снов - пустых и страшных,
окружена обман-травой,-
ты любишь призраков вчерашних,
а я не призрак, я живой!
Ромашки туфельками давишь,
глядишь в сиреневую даль...
Уйдешь с другим, зато оставишь
во мне красивую печаль.
Июль прошел, и в самом деле
мы стали сами не свои...
Отгрохотали, отгудели,
отвыли наши соловьи.
***
Стихи мои, грехи мои святые,
Плодливые, как гибельный микроб…
Почуяв смерти признаки простые,
Я для стихов собью особый гроб.
И сей сундук учтиво и галантно
Потомок мой достанет из земли…
И вдруг–сквозь жесть и холод эсперанто–
Потомку в сердце грянут журавли!
И дрогнет мир от этой чистой песни,
И дрогну я в своем покойном сне…
Моя задача выполнена с честью:
Потомок плачет.
Может, обо мне…
***
Петух красиво лег на плаху,
допев свое "кукареку",
и каплю крови на рубаху
брезгливо бросил мужику!
***
Я и Лидка, и ночь...Вышли Гончие Псята...
День ушёл до утра, и ничем не помочь.
В сеть попалась луна, звёзд ершистых десяток,
и костром, как волненьем, вся охвачена ночь.
Закипает уха из консервов "Ставрида",
на транзисторе спит голубая звезда...
В сеть попалась луна, и ничуть не обидно,-
пусть живёт карасей золотая орда.
Вился пенистый след за кормой "Коммуниста",
"фить-пирю" - перепёлка за соседним кустом...
Закипала уха, колыхался транзистор,
голубая звезда танцевала бостон.
Ноль часов...
И с ударом Кремлёвского гонга
начиналась любовь -наяву, как во сне...
Тихо бил барабан, и рыдала японка,
и рыдала японка на короткой волне.
Люди умные там и здесь
доказали, что нет меня,
ну а я почему-то есть...
***
Моя звезда работает исправно,
моя родная личная звезда...
Она зажглась сравнительно недавно,
зажглась недавно...Думал – навсегда...
Но остывает в сумраке холодном,
и вдруг погаснет в нынешнем году...
Пустыня – львам, лес – птицам беззаботным,
а мне зажгите новую звезду!
***
Ты умрешь через час, ни минуточкой позже!
Авторучка рывками проползет по листу...
Свой последний часок ты продай подороже,
и секреты любви не тащи в темноту.
Обреченно метнись к сундукам и котомкам,
что на черный денек припасла голова.
Ты умрешь через час, так оставь же потомкам
все слова-самоцветы, изумруды-слова...
Чтоб лучилась лучинка, чтоб кричала кричалка,
чтоб гудела в стихах первозданная медь!..
***
В объятье снов - пустых и страшных,
окружена обман-травой,-
ты любишь призраков вчерашних,
а я не призрак, я живой!
Ромашки туфельками давишь,
глядишь в сиреневую даль...
Уйдешь с другим, зато оставишь
во мне красивую печаль.
Июль прошел, и в самом деле
мы стали сами не свои...
Отгрохотали, отгудели,
отвыли наши соловьи.
***
Стихи мои, грехи мои святые,
Плодливые, как гибельный микроб…
Почуяв смерти признаки простые,
Я для стихов собью особый гроб.
И сей сундук учтиво и галантно
Потомок мой достанет из земли…
И вдруг–сквозь жесть и холод эсперанто–
Потомку в сердце грянут журавли!
И дрогнет мир от этой чистой песни,
И дрогну я в своем покойном сне…
Моя задача выполнена с честью:
Потомок плачет.
Может, обо мне…
***
Петух красиво лег на плаху,
допев свое "кукареку",
и каплю крови на рубаху
брезгливо бросил мужику!
***
Я и Лидка, и ночь...Вышли Гончие Псята...
День ушёл до утра, и ничем не помочь.
В сеть попалась луна, звёзд ершистых десяток,
и костром, как волненьем, вся охвачена ночь.
Закипает уха из консервов "Ставрида",
на транзисторе спит голубая звезда...
В сеть попалась луна, и ничуть не обидно,-
пусть живёт карасей золотая орда.
Вился пенистый след за кормой "Коммуниста",
"фить-пирю" - перепёлка за соседним кустом...
Закипала уха, колыхался транзистор,
голубая звезда танцевала бостон.
Ноль часов...
И с ударом Кремлёвского гонга
начиналась любовь -наяву, как во сне...
Тихо бил барабан, и рыдала японка,
и рыдала японка на короткой волне.
Катя Странгел
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Так получилось, что в моем обзоре до сих пор были одни мужчины. Исправляю несправедливость и предъявляю вам прекрасную девушку-поэтессу. Ее зовут Катя Странгел. Она родилась в 1991 году, в 2013-м погибла под колесами маршрутки.
Мой друг, современный режиссер и известный петербургский поэт Павел Крузенштерн не даст мне соврать, что большая часть молодых поэтов начинают свой творческий путь с подражательства. В какой-то мере это естественно… Лишь позже поэты раскрывают свой голос.
Чем уникально творчество Катя Странгел? Это великая, свободная, сильная поэзия величайшего таланта… Ее стихи несколько подростковые, не судите строго их содержание. Но обратите внимание, насколько они самобытны, не похожи ни на что по своей форме.
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Так получилось, что в моем обзоре до сих пор были одни мужчины. Исправляю несправедливость и предъявляю вам прекрасную девушку-поэтессу. Ее зовут Катя Странгел. Она родилась в 1991 году, в 2013-м погибла под колесами маршрутки.
Мой друг, современный режиссер и известный петербургский поэт Павел Крузенштерн не даст мне соврать, что большая часть молодых поэтов начинают свой творческий путь с подражательства. В какой-то мере это естественно… Лишь позже поэты раскрывают свой голос.
Чем уникально творчество Катя Странгел? Это великая, свободная, сильная поэзия величайшего таланта… Ее стихи несколько подростковые, не судите строго их содержание. Но обратите внимание, насколько они самобытны, не похожи ни на что по своей форме.
При этом она жила в Сибири, у нее не было доступа к потрясающим культурным событиям, которые есть, например, в Питере или в Москве. Это человек, «сосланный» по рождению, который никогда не уезжал из Сибири, и при этом смог обрести в Сибири свой голос. Это, конечно, потрясает.
Вообще, она всегда была яркой и неординарной личностью. Я знала ее лично, поскольку она ходила на мой спецкурс на факультете журналистики Новосибирского государственного университета. Притом, что Академгородок, где она училась, – это достаточно интеллектуальное место, «Силиконовая долина» России. 60% его жителей имеют высшее образование. Но даже это достаточно нестандартное для Сибири место оказалось для нее тесным.
Она несколько раз уходила в академотпуск, пыталась искать себя, работала в «Макдональдсе», потом в книжном магазине. У нее был очень широкий круг интересов, начиная от молодежных субкультур и компьютерных игр, заканчивая серьезной журналистикой и издательским делом. Кажется, что она стремилась все успеть за свою короткую жизнь, словно чувствовала итог заранее: у нее были сильные метания, влюбленности лет с двенадцати, постоянный творческий поиск и поиск себя.
Катя была настолько талантлива, что была зачислена без экзаменов на факультет журналистики Новосибирского государственного университета. Могу сказать, что поступить туда реально сложно. Там конкурс примерно 25 человек на место…
Первые стихи у нее были опубликованы в 2010 году. Она участвовала в поэтическом фестивале «Поэмания», который проходил в рамках Международного фестиваля «Интерра». Вот ее стихи, которые похожи на речитатив или рэп.
Вообще, она всегда была яркой и неординарной личностью. Я знала ее лично, поскольку она ходила на мой спецкурс на факультете журналистики Новосибирского государственного университета. Притом, что Академгородок, где она училась, – это достаточно интеллектуальное место, «Силиконовая долина» России. 60% его жителей имеют высшее образование. Но даже это достаточно нестандартное для Сибири место оказалось для нее тесным.
Она несколько раз уходила в академотпуск, пыталась искать себя, работала в «Макдональдсе», потом в книжном магазине. У нее был очень широкий круг интересов, начиная от молодежных субкультур и компьютерных игр, заканчивая серьезной журналистикой и издательским делом. Кажется, что она стремилась все успеть за свою короткую жизнь, словно чувствовала итог заранее: у нее были сильные метания, влюбленности лет с двенадцати, постоянный творческий поиск и поиск себя.
Катя была настолько талантлива, что была зачислена без экзаменов на факультет журналистики Новосибирского государственного университета. Могу сказать, что поступить туда реально сложно. Там конкурс примерно 25 человек на место…
Первые стихи у нее были опубликованы в 2010 году. Она участвовала в поэтическом фестивале «Поэмания», который проходил в рамках Международного фестиваля «Интерра». Вот ее стихи, которые похожи на речитатив или рэп.
рокнролл с добрым утром какое лучшее из начал
я пишу потому что ты мне никогда не писал
телефонная будка в мигающем тусклом свете диктую маме
шесть из семи студенток пробуют валиум
семьдесят пять к одному что меня завалят
было б много, намного лучше ехать с тобой на юг,
не выпуская тебя из поля зрения, мысли, рук,
забыть обо всём, обо всех, аризона, невада,
запах солнца на твоей коже с мая до мая,
если ад это пьяные танцы под joy division,
но там будешь ты — я не хочу никакого рая
а раз ты остаёшься с ней, то зачем я столько о тебе знаю
я зайду в твою комнату ночью сказать это вслух
ты ошибаешься шон выбрал не ту из двух
остановлюсь на вдохе вспомнив как ты ни разу меня не знал
улыбнёшься в притворном сне, подставив лицо под удар
не под мой удар
в этом году из четырёх три несданные курсовые
мама молчит в телефон перед тем как негромко выдать
делай как знаешь доча мы всё равно тебя любим видишь
как исчезает проблема если о ней не знать
я пишу тебе до сих пор потому что я не могу тебе не писать
***
нарисуй
как атлант расправляет плечи
и портрет дориана грея в багровых тонах
как рабы microsoft несут бремя страстей человеческих
как империя не наносит ответный удар
нарисуй как алиса падает в матрицу нарисуй сартра
как князь мышкин сжавшись лежат в крови с
амелией понд пропустившей визит к психиатру
повторяют каждый своё «так скучаю вернись»
нарисуй
а не сможешь — немедленно застрелись
***
упав, ребёнок думает, надо ли плакать,
и не заплачет, если не прибежит мама
и не начнёт с причитаниями дуть на руку.
это не аллегория.
я умоляю,
не снимай трубку.
***
о самоопределении
вот и думай, что ты всё делаешь правильно
когда ты, то есть я, такой, какой есть
и не такой, каким хочется
или такая
не уверен
не уверена
не понимаю
обезжиренное совершенство в журнале
прищуренные глаза, полуоткрытый рот
я говорю
- наверное, она тупая
и поглубже натягиваю капюшон
ну должно же в ней быть что-то плохое, да ведь?
например, она не знает валентность бериллия
или не читала дугласа адамса в оригинале
или
- а знаешь
- как будто то, что я знаю, делает меня лучше
я не говорил? вот, я однажды
умудрился проспать остановку в маршрутке
(валентность бериллия кстати всего лишь два
и формула его основания будет
бериллий о аш дважды
но я если честно не знаю кого это вообще волнует
а ты
а ты знаешь?)
если б я мог
если бы я -
но среди красивых людей я никто
и среди умных, в общем, та же фигня
не знаю
зачем-почему
некрасивые тёлки должны быть умными
что же
я готова сидеть над справочниками до ночи
вычёркивая параграфы
- шрёдингер, максвелл, эйнштейн
имея в виду
- силикон, старбакс, пилинг, бассейн
это ладно
а вот о чём думают тёлки с обложек
когда дома бросают на пол ключи
или там стерильный порядок
или - о Боже - или они такие же как и мы
***
песня случайного взгляда
я скажу спасибо пилотам.
по ошибке диспетчеров странной
повстречались два самолёта
где-то над тёплой Испанией.
(ночные рейсы чем хороши -
пассажиры спят или в прострации.
не мешают самолётам дружить
и слегка неуклюже влюбляться.)
два десятка глаз раскрываются,
сцепились руками-крыльями:
"давай больше никогда не расстанемся,
и пускай хоть все стёкла повылетят!
давай вместе всё время будем?" -
"обещаю... но только не в небе!"
с первым солнечным поцелуем
двоим смяло обшивку серебряную.
...в новостях - про упавших рядом,
чёрный фон и погибших фамилии.
эта песня случайного взгляда,
две любви и под сотню гибелей.
***
лёжа на асфальте и глядя в небо
//кнопконажимательное бессилие//
обещай - что будешь говорить честно.
обещай - что будешь говорить красиво.
утром в трёх метрах от перехода
сидя и глядя на проводолинии
обещай - что будешь говорить о свободе
обещай - что будешь говорить красиво
говори - что не хватит часа эфира
говори - мысленитями не отпуская
обещай - половину чувственно_мира
обещай - только правду на рельсах трамвая
\\\в сломанных пальцах не будет слов _точных_
в сорванном голосе нет тона боли
прости - я оставлю тебя, мне вот срочно...
прости - доступ к правде опять запаролен\\\
обещай - что будешь ждать сколько сможешь
обещай - что вернусь, и не будет слов длинных
обещай - не закатывать глаз - "о Боже..."
обещай - что будешь молчать красиво.
***
руководство по применению Бога
я бессмысленный кусок пластика.
серый сплав безнадежно бесспорной правды.
я газетные заголовки. теория. практика.
узаконен и вбит в черепную коробку солдата.
я набор самых нужных и умных фраз.
потенциальный убийца мыслесвободы.
я следящий за вами стеклянный глаз.
хладнокровие. объективность. четкость все эти годы.
знаешь, я создан быть кем угодно внушительным.
biohazard. high voltage. addictive. руками не трогать.
на самом деле во мне есть большая ошибка.
я религия без инструкции.
________________________я руководство по применению Бога.
я пишу потому что ты мне никогда не писал
телефонная будка в мигающем тусклом свете диктую маме
шесть из семи студенток пробуют валиум
семьдесят пять к одному что меня завалят
было б много, намного лучше ехать с тобой на юг,
не выпуская тебя из поля зрения, мысли, рук,
забыть обо всём, обо всех, аризона, невада,
запах солнца на твоей коже с мая до мая,
если ад это пьяные танцы под joy division,
но там будешь ты — я не хочу никакого рая
а раз ты остаёшься с ней, то зачем я столько о тебе знаю
я зайду в твою комнату ночью сказать это вслух
ты ошибаешься шон выбрал не ту из двух
остановлюсь на вдохе вспомнив как ты ни разу меня не знал
улыбнёшься в притворном сне, подставив лицо под удар
не под мой удар
в этом году из четырёх три несданные курсовые
мама молчит в телефон перед тем как негромко выдать
делай как знаешь доча мы всё равно тебя любим видишь
как исчезает проблема если о ней не знать
я пишу тебе до сих пор потому что я не могу тебе не писать
***
нарисуй
как атлант расправляет плечи
и портрет дориана грея в багровых тонах
как рабы microsoft несут бремя страстей человеческих
как империя не наносит ответный удар
нарисуй как алиса падает в матрицу нарисуй сартра
как князь мышкин сжавшись лежат в крови с
амелией понд пропустившей визит к психиатру
повторяют каждый своё «так скучаю вернись»
нарисуй
а не сможешь — немедленно застрелись
***
упав, ребёнок думает, надо ли плакать,
и не заплачет, если не прибежит мама
и не начнёт с причитаниями дуть на руку.
это не аллегория.
я умоляю,
не снимай трубку.
***
о самоопределении
вот и думай, что ты всё делаешь правильно
когда ты, то есть я, такой, какой есть
и не такой, каким хочется
или такая
не уверен
не уверена
не понимаю
обезжиренное совершенство в журнале
прищуренные глаза, полуоткрытый рот
я говорю
- наверное, она тупая
и поглубже натягиваю капюшон
ну должно же в ней быть что-то плохое, да ведь?
например, она не знает валентность бериллия
или не читала дугласа адамса в оригинале
или
- а знаешь
- как будто то, что я знаю, делает меня лучше
я не говорил? вот, я однажды
умудрился проспать остановку в маршрутке
(валентность бериллия кстати всего лишь два
и формула его основания будет
бериллий о аш дважды
но я если честно не знаю кого это вообще волнует
а ты
а ты знаешь?)
если б я мог
если бы я -
но среди красивых людей я никто
и среди умных, в общем, та же фигня
не знаю
зачем-почему
некрасивые тёлки должны быть умными
что же
я готова сидеть над справочниками до ночи
вычёркивая параграфы
- шрёдингер, максвелл, эйнштейн
имея в виду
- силикон, старбакс, пилинг, бассейн
это ладно
а вот о чём думают тёлки с обложек
когда дома бросают на пол ключи
или там стерильный порядок
или - о Боже - или они такие же как и мы
***
песня случайного взгляда
я скажу спасибо пилотам.
по ошибке диспетчеров странной
повстречались два самолёта
где-то над тёплой Испанией.
(ночные рейсы чем хороши -
пассажиры спят или в прострации.
не мешают самолётам дружить
и слегка неуклюже влюбляться.)
два десятка глаз раскрываются,
сцепились руками-крыльями:
"давай больше никогда не расстанемся,
и пускай хоть все стёкла повылетят!
давай вместе всё время будем?" -
"обещаю... но только не в небе!"
с первым солнечным поцелуем
двоим смяло обшивку серебряную.
...в новостях - про упавших рядом,
чёрный фон и погибших фамилии.
эта песня случайного взгляда,
две любви и под сотню гибелей.
***
лёжа на асфальте и глядя в небо
//кнопконажимательное бессилие//
обещай - что будешь говорить честно.
обещай - что будешь говорить красиво.
утром в трёх метрах от перехода
сидя и глядя на проводолинии
обещай - что будешь говорить о свободе
обещай - что будешь говорить красиво
говори - что не хватит часа эфира
говори - мысленитями не отпуская
обещай - половину чувственно_мира
обещай - только правду на рельсах трамвая
\\\в сломанных пальцах не будет слов _точных_
в сорванном голосе нет тона боли
прости - я оставлю тебя, мне вот срочно...
прости - доступ к правде опять запаролен\\\
обещай - что будешь ждать сколько сможешь
обещай - что вернусь, и не будет слов длинных
обещай - не закатывать глаз - "о Боже..."
обещай - что будешь молчать красиво.
***
руководство по применению Бога
я бессмысленный кусок пластика.
серый сплав безнадежно бесспорной правды.
я газетные заголовки. теория. практика.
узаконен и вбит в черепную коробку солдата.
я набор самых нужных и умных фраз.
потенциальный убийца мыслесвободы.
я следящий за вами стеклянный глаз.
хладнокровие. объективность. четкость все эти годы.
знаешь, я создан быть кем угодно внушительным.
biohazard. high voltage. addictive. руками не трогать.
на самом деле во мне есть большая ошибка.
я религия без инструкции.
________________________я руководство по применению Бога.
Борис Гринберг
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Я рассказала про несколько ушедших поэтов. Естественно, это не все сибирские поэты, достойные памяти, но их творчество я искренне люблю и, надеюсь, что вам оно тоже показалось интересным.
Упомяну еще двух авторов, наших современников. Это Борис Гринберг и Геннадий Прашкевич. Почему именно они, хотя талантливых авторов в Сибири немало?
Мне кажется, что Гринберга и Прашкевича можно назвать уже состоявшимися классиками сибирской поэзии. У них уже сейчас можно учиться, а их творчество - изучать в школах или университетах.
Борис Гринберг родился в 1962 году, живет в Новосибирске, образование техническое. Любопытно, что внешне очень похож на рокера, разве что только без татуировок, но с длинной бородой.
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Я рассказала про несколько ушедших поэтов. Естественно, это не все сибирские поэты, достойные памяти, но их творчество я искренне люблю и, надеюсь, что вам оно тоже показалось интересным.
Упомяну еще двух авторов, наших современников. Это Борис Гринберг и Геннадий Прашкевич. Почему именно они, хотя талантливых авторов в Сибири немало?
Мне кажется, что Гринберга и Прашкевича можно назвать уже состоявшимися классиками сибирской поэзии. У них уже сейчас можно учиться, а их творчество - изучать в школах или университетах.
Борис Гринберг родился в 1962 году, живет в Новосибирске, образование техническое. Любопытно, что внешне очень похож на рокера, разве что только без татуировок, но с длинной бородой.
Очень неординарная личность и любит всякие необычные форматы, в частности, графическую поэзию:
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ заперт ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
Он интересно работает с русским языком – показывает, что в языке, помимо чисто смысловой части, есть еще звукопись и внешний вид слова, и все это составляет огромную ценность. Поэтому необязательно смотреть на слово только в его прямом значении.
Он автор поэтических сборников «Год дракона» и «Ты», а также книги палиндромической и комбинаторной поэзии «Опыты пО». Член Союза писателей России. Регулярно печатается в «Сибирских огнях» – старейшем литературном журнале, который до сих пор издается. У Гринберга достаточно много изданий и в антологиях. Он лауреат премии «Футурум-арт» за 2004 год.
Многие его стихи – этакая гимнастика для ума. Палиндромная и комбинаторная поэзия вообще ценны тем, что показывают игру слов и богатство языка.
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ заперт ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ ЗАПРЕТ
Он интересно работает с русским языком – показывает, что в языке, помимо чисто смысловой части, есть еще звукопись и внешний вид слова, и все это составляет огромную ценность. Поэтому необязательно смотреть на слово только в его прямом значении.
Он автор поэтических сборников «Год дракона» и «Ты», а также книги палиндромической и комбинаторной поэзии «Опыты пО». Член Союза писателей России. Регулярно печатается в «Сибирских огнях» – старейшем литературном журнале, который до сих пор издается. У Гринберга достаточно много изданий и в антологиях. Он лауреат премии «Футурум-арт» за 2004 год.
Многие его стихи – этакая гимнастика для ума. Палиндромная и комбинаторная поэзия вообще ценны тем, что показывают игру слов и богатство языка.
девочка плачет
я больше не буду
за мамой я больше
несётся не буду
и плачет и плачет
я больше не буду я
больше не буду
так все мы когда то
я больше не буду
кричали и плакали
больше не буду
когда же отчётливо вдруг понимаешь
что больше не будешь
что ты лишь однажды
и больше не будешь не будешь не будешь
становится страшно
и хочется плакать
***
через какое-то время время
начинает восприниматься теми
кто к нему приноравливает естество
как божество
куда ни глянешь повсюду иконы
механические кварцевые электронные
реже песочные совсем редко цветочные
менее точные
так же как прочих богов его всем не хватает
так же находят его только чаще теряют
если всё хорошо и о нём забывают бывает
его убивают
и оно безразлично размеренно и неустанно
я бы мог продолжать бесконечно конечно не стану
и не время ещё не пора подводить "итОго"
да и времени нет. нет бога
***
время говорит "тик-так"
сердце говорит "тук-тук"
а однажды просто так
сердце скажет просто "тук-..."
***
Мир такой, какой есть,
Есть какой-никакой
И не надо ни ада, ни рая
Вдруг покажется
Девушка машет рукой,
Хоть она лишь окно протирает.
***
Двустишие с постскриптумом.
на встречу шёл японец
навстречу шёл японец
P.S.
покуда рифму я искал
для первого японца
второй смиренно мир вдыхал
и щурился на солнце
он взглядом змея запускал
(и тот парил на фоне скал)
он смыслы бытия искал
он в круге рисовал овал
он ждал и шёл и шёл и ждал
чтоб я его зарифмовал
уже и рифму я нашёл
какую никакую
а он всё шёл и шёл и шёл
шёл каждый шаг смакуя
он жил и шёл он шёл и жил
не торопился не спешил
ведь он не шёл на встречу
он просто шёл навстречу
***
Люди-тигры терзают людей-антилоп,
Люди-змеи заглатывают людей-птенцов,
Люди-крысы сбиваются в стаи, чтоб
Не бояться людей-собак и людей-котов.
Люди-верблюды на всех и на всё плюют,
Люди-кроты копошатся в земле, пока
Люди-сороки разнообразят уют,
А люди-свиньи налёживают бока.
Люди-микробы – их большинство – кишат,
Что ещё нужно – трахнул, пожрал – балдей...
Грустно глядит из зеркал человек-ишак,
Всё ещё верит бедняга в людей-людей.
***
кар-кар-кар и кар-кар-кар
где ворона где икар?
я больше не буду
за мамой я больше
несётся не буду
и плачет и плачет
я больше не буду я
больше не буду
так все мы когда то
я больше не буду
кричали и плакали
больше не буду
когда же отчётливо вдруг понимаешь
что больше не будешь
что ты лишь однажды
и больше не будешь не будешь не будешь
становится страшно
и хочется плакать
***
через какое-то время время
начинает восприниматься теми
кто к нему приноравливает естество
как божество
куда ни глянешь повсюду иконы
механические кварцевые электронные
реже песочные совсем редко цветочные
менее точные
так же как прочих богов его всем не хватает
так же находят его только чаще теряют
если всё хорошо и о нём забывают бывает
его убивают
и оно безразлично размеренно и неустанно
я бы мог продолжать бесконечно конечно не стану
и не время ещё не пора подводить "итОго"
да и времени нет. нет бога
***
время говорит "тик-так"
сердце говорит "тук-тук"
а однажды просто так
сердце скажет просто "тук-..."
***
Мир такой, какой есть,
Есть какой-никакой
И не надо ни ада, ни рая
Вдруг покажется
Девушка машет рукой,
Хоть она лишь окно протирает.
***
Двустишие с постскриптумом.
на встречу шёл японец
навстречу шёл японец
P.S.
покуда рифму я искал
для первого японца
второй смиренно мир вдыхал
и щурился на солнце
он взглядом змея запускал
(и тот парил на фоне скал)
он смыслы бытия искал
он в круге рисовал овал
он ждал и шёл и шёл и ждал
чтоб я его зарифмовал
уже и рифму я нашёл
какую никакую
а он всё шёл и шёл и шёл
шёл каждый шаг смакуя
он жил и шёл он шёл и жил
не торопился не спешил
ведь он не шёл на встречу
он просто шёл навстречу
***
Люди-тигры терзают людей-антилоп,
Люди-змеи заглатывают людей-птенцов,
Люди-крысы сбиваются в стаи, чтоб
Не бояться людей-собак и людей-котов.
Люди-верблюды на всех и на всё плюют,
Люди-кроты копошатся в земле, пока
Люди-сороки разнообразят уют,
А люди-свиньи налёживают бока.
Люди-микробы – их большинство – кишат,
Что ещё нужно – трахнул, пожрал – балдей...
Грустно глядит из зеркал человек-ишак,
Всё ещё верит бедняга в людей-людей.
***
кар-кар-кар и кар-кар-кар
где ворона где икар?
Геннадий Прашкевич
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий персонаж, с творчеством которого я хочу вас познакомить, - Геннадий Прашкевич. Он родился в селе Пировское Енисейского района, потом очень долго жил на станции Тайга под Томском.
Его имя наверняка вам известно, поскольку это действительно один из самых титулованных писателей-фантастов, большой друг Аркадия и Бориса Стругацких. Он тоже сибиряк по рождению, который мог миллион раз уже переехать из Сибири куда угодно. Когда я у него спрашивала об этом (а он в свое время и читал лекции в Нью-Йорке и, естественно, мог и в Питере жить, и в Москве), он говорил: «Из Сибири виднее жизнь». Мудрое замечание, недаром писатель Михаил Тарковский переехал из Москвы в сибирскую глубинку и лучшие свои романы написал в Сибири…
Фотоколлаж Александры Зайцевой
Следующий персонаж, с творчеством которого я хочу вас познакомить, - Геннадий Прашкевич. Он родился в селе Пировское Енисейского района, потом очень долго жил на станции Тайга под Томском.
Его имя наверняка вам известно, поскольку это действительно один из самых титулованных писателей-фантастов, большой друг Аркадия и Бориса Стругацких. Он тоже сибиряк по рождению, который мог миллион раз уже переехать из Сибири куда угодно. Когда я у него спрашивала об этом (а он в свое время и читал лекции в Нью-Йорке и, естественно, мог и в Питере жить, и в Москве), он говорил: «Из Сибири виднее жизнь». Мудрое замечание, недаром писатель Михаил Тарковский переехал из Москвы в сибирскую глубинку и лучшие свои романы написал в Сибири…
Геннадий Прашкевич – один из ключевых прозаиков современности, сам Дмитрий Быков называет его своим учителем. Пусть он не так известен широкой публике, как Сергей Лукьяненко, но он общепризнанный классик русской литературы. Перечислю несколько его наград: номинация на премию Русский Букер 2010 года за роман «Теория прогресса», «АБС – премия» – премия братьев Стругацких, – за книгу «Герберт Уэллс», номинация на премию Антона Дельвига за исторический цикл «Русская Гиперборея», номинация на «АБС – премию» за роман из серии «ЖЗЛ» «Жюль Верн».
Но, помимо того, что он мощный прозаик и исследователь, он еще и очень хороший поэт. Его лирика выражает в чем-то стереотипный, но вдохновляющий образ Сибири: прекрасный большой суровый край, который требует от человека мужества, чтобы любить жизнь.
Мои самые стихи – это снег, снег.
А потом, когда он стих, только след, след,
по которому ищу – это ты шла.
Не заметила лису.
И ушла.
Жаль.
Это рано поутру белых звезд блеск,
это дрожь на холоду, и пустой лес.
Это снег в моей горсти, и следы лыж,
деревянные мосты
и коньки крыш.
Мои самые стихи – это твой смех,
а потом, когда он стих, голубой снег.
И ресницы на ветру, блеск глаз,
и седая поутру
на ветвях вязь.
Все отбеливает снег, даже стих бел.
Бел и ясен каждый след, как сухой мел.
И нельзя тебя не ждать, бел и прост век.
А над ним твоя звезда —
снег…
снег…
***
А снег летит туманно и беспомощно,
листву и ветви слабо теребя,
а я зову, прошу тебя о помощи,
мне страшно:
я опять люблю тебя.
Мне страшно, что опять летит в смятении
лохматый снег, а я его ловлю
и повторяю в белом наваждении:
мне страшно:
я опять тебя люблю.
***
Я много лет скитался
в краю сухих белил,
обламывая пальцы,
тропу свою торил,
и там, где низкий берег,
под шапкою лесов,
стрелял пушистых белок,
и грелся у костров.
Единственный хозяин,
закон тайги я знал:
ловушек зря не ставил
и зверя уважал,
но снег ложился густо,
стелил тропу мою,
и было пусто-пусто,
и грустно, как в раю.
***
Женщины,
которых мы покидаем внезапно,
совсем внезапно, даже не по своей вине,
остаются не в прошлом, а в некоем странном завтра,
как портрет, что выставлен за стеклом в окне.
Города,
которые мы оставляем сразу,
именно сразу, мучаясь и себя кляня,
остаются всегда тоской и вечной заразой,
в бездне грохота и огня.
И чего удивляться, что осень красит
за окнами небо, бесцельно и зло маня.
Остается лишь память,
и позолота слазит
с женщин и с городов,
но, прежде всего,
с меня.
***
Я научился просыпаться рано,
когда еще не ноют в сердце раны,
когда еще сороки не проснулись,
и тянет тишиной с пустынных улиц.
Я научился радоваться дому,
твоей ладони, шороху на крыше.
Я научился радоваться грому,
особенно, когда он плохо слышен.
Я научился говорить как птица,
скрывать печаль, невидимое видеть.
Немногому осталось научиться:
с такой же силой знать и ненавидеть.
***
Я оплатил бы все разлуки,
все слезы, всю печаль ночей,
все звезды, шорохи и звуки
и шепот – тайный и ничей,
но дождь разводит всюду слякоть
и продолжает голосить,
что я могу это оплакать,
оплакать,
но не оплатить.
Но, помимо того, что он мощный прозаик и исследователь, он еще и очень хороший поэт. Его лирика выражает в чем-то стереотипный, но вдохновляющий образ Сибири: прекрасный большой суровый край, который требует от человека мужества, чтобы любить жизнь.
Мои самые стихи – это снег, снег.
А потом, когда он стих, только след, след,
по которому ищу – это ты шла.
Не заметила лису.
И ушла.
Жаль.
Это рано поутру белых звезд блеск,
это дрожь на холоду, и пустой лес.
Это снег в моей горсти, и следы лыж,
деревянные мосты
и коньки крыш.
Мои самые стихи – это твой смех,
а потом, когда он стих, голубой снег.
И ресницы на ветру, блеск глаз,
и седая поутру
на ветвях вязь.
Все отбеливает снег, даже стих бел.
Бел и ясен каждый след, как сухой мел.
И нельзя тебя не ждать, бел и прост век.
А над ним твоя звезда —
снег…
снег…
***
А снег летит туманно и беспомощно,
листву и ветви слабо теребя,
а я зову, прошу тебя о помощи,
мне страшно:
я опять люблю тебя.
Мне страшно, что опять летит в смятении
лохматый снег, а я его ловлю
и повторяю в белом наваждении:
мне страшно:
я опять тебя люблю.
***
Я много лет скитался
в краю сухих белил,
обламывая пальцы,
тропу свою торил,
и там, где низкий берег,
под шапкою лесов,
стрелял пушистых белок,
и грелся у костров.
Единственный хозяин,
закон тайги я знал:
ловушек зря не ставил
и зверя уважал,
но снег ложился густо,
стелил тропу мою,
и было пусто-пусто,
и грустно, как в раю.
***
Женщины,
которых мы покидаем внезапно,
совсем внезапно, даже не по своей вине,
остаются не в прошлом, а в некоем странном завтра,
как портрет, что выставлен за стеклом в окне.
Города,
которые мы оставляем сразу,
именно сразу, мучаясь и себя кляня,
остаются всегда тоской и вечной заразой,
в бездне грохота и огня.
И чего удивляться, что осень красит
за окнами небо, бесцельно и зло маня.
Остается лишь память,
и позолота слазит
с женщин и с городов,
но, прежде всего,
с меня.
***
Я научился просыпаться рано,
когда еще не ноют в сердце раны,
когда еще сороки не проснулись,
и тянет тишиной с пустынных улиц.
Я научился радоваться дому,
твоей ладони, шороху на крыше.
Я научился радоваться грому,
особенно, когда он плохо слышен.
Я научился говорить как птица,
скрывать печаль, невидимое видеть.
Немногому осталось научиться:
с такой же силой знать и ненавидеть.
***
Я оплатил бы все разлуки,
все слезы, всю печаль ночей,
все звезды, шорохи и звуки
и шепот – тайный и ничей,
но дождь разводит всюду слякоть
и продолжает голосить,
что я могу это оплакать,
оплакать,
но не оплатить.
Сибирская поэзия – и современная, и уже ушедших авторов, способна открыть нам новые грани русского языка. Этот суровый и далекий край вдохновляет и учит поэтов находить свой особый, самобытный голос. Я надеюсь, мы услышим его.
Читайте также
больше полезных статей по этой теме:
Валентин Серов и Джованни Больдини - одни из главных певцов «прекрасной эпохи», запечатлевшие самый цвет петербургского и парижского высшего, светского общества рубежа XIX-ХХ столетий.
Карл Фаберже-ювелир эпохи зрелого капитализма, пожалуй, единственный в России именно в этом его уникальность. Зрелый капитализм, по мнению историков, наступает в 1851 году, когда состоялась первая всемирная выставка в Лондоне.
Воспроизведение любых материалов сайта на других интернет-ресурсах разрешается при обязательном указании источника в формате гиперссылки: rosprioritet.ru
Интернет-журнал