Когда 8 сентября 1941 года фашистские войска захватили Шлиссельбург, берлинское радио сообщило об этом несколько раз под звуки фанфар. Но в руках гитлеровцев оказался не весь Шлиссельбург. Крепость Орешек, основанная новгородцами на крохотном островке Ореховом, стала недосягаемой для врага. 498 дней ее гарнизон не выходил из боя, прикрывая с юга ладожскую Дорогу жизни — вплоть до прорыва блокады 18 января 1943 года.

Вера в победу помогала защитникам крепости выстоять в кромешном аду каждодневных обстрелов. Об этом свидетельствуют воспоминания старшины Ивана Ивановича Белова, с которым мне довелось встречаться. Я записал его рассказ.

— В крепости каждый жил, можно сказать, в обнимку со смертью. От врагов нас отделяла лишь левая протока Невы шириной 120 метров. Гитлеровцы регулярно «угощали» гарнизон тяжелыми снарядами: между выстрелом из дальних орудий и взрывом был промежуток 12 – 13 секунд — за это время мы успевали укрыться. А вражеские минометы били по Орешку, как по расписанию: в 6.30, 15.30 и 18.30.

Утренняя мина означала для нас «подъем», дневная служила «добавкой» к обеду, а вечерняя «заменяла» ужин: мы нередко оставались без него в первую блокадную зиму. Были только завтрак и обед — и то если позволяла обстановка…

В крепость меня направили в начале октября 1941‑го старшиной по снабжению. Когда кладовщик Степан Левченко сдавал мне свое «хозяйство», оно целиком умещалось в ящике, стоящем под его койкой: несколько килограммов крупы и макарон, немного консервов.

Вскоре меня со Степаном послали в разведку на бровку Новоладожского канала. Там немцы устроили блиндажи и огневые точки. Командование постоянно требовало от нас «языка», но взять его было непросто. Одна лишь переправа через левую протоку Невы уже унесла десятки жизней. Нам с Левченко удалось вернуться с этой вылазки, но без «языка». Зато мы подтвердили информацию: противник укрепляет оборону.

«Языка» добыла другая группа из четырех человек, когда в начале ноября замерзла протока. Он оказался чемпионом Гамбурга по боксу. Вначале немец расшвырял наших ребят: сил у них было маловато — сказывался голодный паек. Однако лед не выдержал напряжения схватки, и все пятеро провалились в воду. После такой купели гитлеровец быстро сник. Но спирт сделал его разговорчивым.

От пленного мы узнали, что его часть прибыла в Шлиссельбург из Франции, где он был награжден Железным крестом. И здесь гитлеровское командование на награды не поскупилось: 424‑му пехотному полку, занявшему Шлиссельбург, выделили 235 Железных крестов. Интересно было и другое признание гамбургского чемпиона: после захвата города 8 сентября фашисты решили отпраздновать успех, за что вскоре и поплатились. Они не заняли сразу островок Ореховый посреди Невы, а когда спохватились, было уже поздно…

В ночь с 8 на 9 сентября крепость простояла без людей. Под утро немцы обнаружили нашу переправу через правую протоку. Эта протока была значительно шире левой — 450 метров. Минометным огнем было уничтожено несколько шлюпок, но основные силы стрелкового взвода младшего лейтенанта Охлоповского и пулеметного взвода старшины Кондратенко добрались до острова. Они и составили первоначальный гарнизон Орешка из 35 человек… В Шлиссельбурге до прихода фашистов находился штаб Ладожской военной флотилии, а в Орешке был ее арсенал. Моряки не успели увезти с острова тол в железных упаковках, глубинные бомбы, торпеды, зенитные снаряды. Попади сюда хоть один вражеский снаряд, вся крепость взлетела бы на воздух. Поэтому прибывшие в Орешек бойцы старались вначале ничем не выдавать своего присутствия. Почти вся взрывчатка была эвакуирована за неделю на правый берег Невы — на одной-единственной уцелевшей шлюпке. Бойцы гарнизона делали на ней за ночь до 13 рейсов.

Промозглой штормовой ночью два тральщика Ладожской военной флотилии и транспорт «Щорс» привезли в Орешек со стороны озера моряков-артиллеристов вместе с 76‑миллиметровыми орудиями и минометами. Гарнизон пополнился также стрелковой ротой и взводом связи. Крепость ожила совершенно неожиданно для врага. 20 сентября 1941 года войска Ленинградского фронта форсировали Неву в районе Невской Дубровки и захватили на левом берегу плацдарм — знаменитый Невский пятачок.

Орешек поддержал эту отчаянную попытку прорвать блокаду Ленинграда, обрушив в полночь на Шлиссельбург первые залпы. Две 76‑миллиметровые пушки стреляли прямой наводкой: одна от башни Головина, другая — от Флажной башни. Стрелки и пулеметчики вели огонь из Шереметевского пролома и с верхних этажей корпусов, обращенных к городу. В нем начались пожары и стало светло как днем. Снайперы брали на мушку фашистов, в панике бегавших по улицам. Противник пришел в себя лишь к утру, после которого и начались ежедневные обстрелы Орешка.

В начале ноября ударили лютые морозы. Спали мы, не раздеваясь и, разумеется, без простынь и наволочек. Все были черные от гари и копоти.

— Хорошо бы баню устроить! — как бы в шутку сказал политрук Валентин Алексеевич Марулин. Его поддержал Левченко, а я усомнился: где и как это сделать?
— Если ты достанешь в Морозовке чистое белье, мы со Степаном что‑нибудь придумаем, — пообещал Марулин Место для бани мы нашли.

Среди развалин, рядом с разрушенной водонапорной башней, сохранилась большая русская печь. Когда‑то в ней пекли хлеб для заключенных. Верх хлебопекарни как будто кто-то откусил гигантскими клещами, но в самом низу печь можно было топить.

В приподнятом настроении я отправился ночью по льду на правый берег Невы за чистым бельем. С собой я взял двух бойцов и санки. На середине реки нам приходилось часто ложиться в снег — немцы освещали переправу ракетами и изредка наугад постреливали. Но все обошлось благополучно, и мы прибыли в поселок Морозовка, где располагался штаб нашего полка.

Здесь я доложил начальнику тыла капитану Жукову, что у меня задание привезти в Орешек не только боеприпасы и продукты, но и новые фуфайки и белье для бани. Тот снабдил нас всем необходимым, даже лошадь с санями я ездока…

В Орешке нас ждал сюрприз: Степан Левченко нарисовал на большом листе фанеры портрет Гитлера. Сходство оказалось поразительным: ведь это было не карикатурное, а скорее нарочито приукрашенное изображение. До этого Степан уже дразнил фашистов в Шлиссельбурге, вывесив на крепостную стену плакат: «Немец! Вот что тебя ждет под Ленинградом!». Надпись была сделана по‑немецки на фоне могилы с березовым крестом, на котором висела железная рогатая каска, пробитая пулями и осколками

В крепости не было ни красок, ни кисточек, но Левченко нашел выход. Он отыскал в бывшей кладовке сухую горчицу, развел ее в воде и использовал для нанесения светлого фона. Затем из трубы наскреб сажи для черного цвета. А кисть сделал из гривы лошади Машки. Рисунок с березовым крестом привел гитлеровцев в ярость. Они изрешетили весь фанерный лист. По портрету же фюрера фашисты не отважились стрелять. Думаю, они не смогли понять, зачем нам понадобился «лакированный» Гитлер на развалинах водонапорной башни. Убедившись, что обстрела не будет, Валентин Алексеевич Марулин разрешил затопить печь.

Мы с ним первыми испробовали баню. После нас в бане побывал весь гарнизон.

Зенитчики в тот ноябрьский день были особенно бдительными. Ведь сверху вражеские летчики могли не разглядеть портрет Гитлера, который прикрывал нашу помывку. Но в тот день бомбежки не было, стрельба же наугад ущерба нам не нанесла