Вспоминаю первый марш «Бессмертного полка». С трудом сдерживая слезы, глядела я на людей, идущих с портретами своих родных и близких, отдавших жизнь за Победу. А на следующий год сама влилась в этот поток беспримерной людской памяти. Тогда и подумала, что надо рассказать о вкладе моей семьи в Победу. Кроме меня — некому.
У нас была дружная рабочая семья. Отец Константин Васильевич Смирнов работал плотником на фабрике «Возрождение». Мама Вера Николаевна хозяйничала дома. Ее отец Николай Фомич Сорокин трудился на заводе им. Козицкого в строительном цехе. Старший брат отца Василий Васильевич Смирнов был наладчиком станков на Кировском заводе. Еще с нами жили бабушка Мария Васильевна и мой маленький братишка Миша.
В воскресный день 22 июня 1941 года семья собралась в Петергоф, Мишу нарядили в новенький костюмчик, который ему накануне купил дедушка. Но… «самый длинный день в году, с его безоблачной погодой, нам выдал общую беду — одну на всех, на все четыре года».
Отец был мобилизован в июле. Его зачислили в 1‑й танковый полк башенным стрелком. Воевал на Ленинградском фронте. 10 сентября 1941 года получил тяжелое ранение. Лечился сначала в госпитале Ленинграда, затем в Казахстане.
Личных воспоминаний о жизни в первую суровую блокадную зиму у меня очень мало, но хорошо помню, как мы с мамой шли в госпиталь навещать отца. Наш путь от Конюшенного переулка на Университетскую набережную (госпиталь находился в здании вуза) пролегал по набережной реки Мойки, Дворцовой площади, мосту. Только мы прошли несколько шагов по Дворцовой, как началась бомбежка. Мы упали на площадь и замерли. А когда затихло, мама схватила меня за руку и крикнула: «Бежим!». Кое-кто тоже поднялся, а другие остались лежать… Так я впервые увидела смерть.
Вскоре мама начала работать в госпитале на улице Мира. А дедушке с каждым днем становилось все труднее пешком преодолевать длинный путь от дома до завода им. Козицкого, который находился на 5‑й линии Васильевского острова. Завод частично был эвакуирован, а оставшихся рабочих зимой перевели на казарменное положение. Но 24 декабря дедушка пришел домой переодеться. Бабушка помогла ему надеть чистое, уложила в постель, принесла лепешку из дуранды, но у него уже не было сил проглотить еду. Дедушка умер.
Утром следующего дня, придя с дежурства, мама завернула его в одеяло и на санках повезла на кладбище. У Литейного моста ее остановили сандружинницы, тело погрузили на машину. Похоронили Николая Фомича на Серафимовском кладбище в братской могиле. А через несколько дней умерли и двое его внуков — дети старшего сына. Память удерживает рассказ о беде, случившейся с братом. Ему два с половиной года. Он находит кусок хозяйственного мыла, делает лунку и содержимое пальчиком отправляет в рот. Заметили поздно, когда уже пузырилась обильная пена. Мама, придя из госпиталя, бросилась назад к врачам. Помогли: главврач дал распоряжение выдать бутылочки (125 граммов) молока и бульона. К весне 1942 года мама уже не могла ходить на работу в госпиталь и приняла решение эвакуироваться. Мы уехали в последний день марта по Дороге жизни по разрушающемуся весеннему льду Ладоги.
Помню Кобону: церковь, очень много людей, тюков, мешков, чемоданов. Получили хлеб, консервы, шоколад. Бабушка давала нам по капле хлеба и шоколада. Далее — путь в неизвестность. Через месяц скитаний мы оказались в деревне Колотуха Горьковской области без жилья, средств и пропавших в дороге вещей. Поначалу у мамы не было сил работать в колхозе и бабушка ходила по деревням с сумой, просила милостыню. Этим и жили. Бабушка говорила, что люди относились с пониманием и делились последним. В Ленинград мы вернулись в сентябре 1944 года.
Старший брат отца Василий Васильевич был смертельно ранен во время бомбежки Кировского завода в августе 1941 года. Второй брат Александр Васильевич воевал в ополчении под Москвой, пропал без вести в октябре 1941 года. Младший брат Алексей Васильевич воевал на Дальнем Востоке, в Маньчжурии. Это о таких, как они, стихи Константина Симонова: